коммунист,
еще бы», — засмеялся Шалико. «Ну, это ваша прерогатива, — сказал Тамаркин, 
сверкнув
очками, — я же имею в виду его профессиональные навыки...»
Вано был переполнен кахетинским. Он крикнул через стол: «Ашхен, прогуляемся по
Головинскому! А?..» Ванванч затопал ногами, предчувствуя очередную шутку. 
Шалико сказал
сыну: «Кукушка, а не пора ли тебе спать?» — «Да, да, — подтвердила ледяным 
голосом Ашхен,
— завтра рабочий день». — «Ну, хоть улыбнись!» — крикнул ей Вано. Ашхен 
осуждающе
посмотрела на его раскрасневшееся лицо и вдруг улыбнулась. «Вах, — сказал 
Шалико, — вот
это да!» Улыбка ее была мгновенна и так не соответствовала затейливым уральским
обстоятельствам, но она смогла так величественно проявить красоту этой строгой 
молодой
гражданки, выбравшей себе из многообразия женских склонностей самую 
безжалостную.
* Овечий сыр.
77
Женщины убрали со стола. Ванванч спал. Шалико заглянул на кухню. Там, 
уставившись
неподвижным взглядом в черное окно, стоял Бероев и лениво жевал квашеную 
капусту. «Вано,
— сказал Шалико, — ты слишком громко веселился... Наверное, тебе плохо?..»
— «Да, генацвале, — пробормотал Бероев, не оборачиваясь, — тебе как партийному
вождю скажу... чтоDто не получается у меня на Урале: этот климат, эта глина под 
ногами, эти
бараки, эти голодные глаза... Потом все спрашивают, когда социализм будет? Так 
спрашивают,
будто хотят узнать, когда обеденный перерыв наступит!.. Я обещаю, обещаю... Что 
такое?!.»
— «Возвращайся в Тифлис, — сказал Шалико насмешливо, — там сейчас самый разгар
овощей и фруктов, и мачари* много...» Вано сказал: «В Тифлис нельзя: Лаврентий 
сожрет. Ты
разве не знаешь?.. Между прочим, меня пригласили в Москву строить метрополитен..
. всеD
таки Москва...» — «Ага, — сказал Шалико, — это, наверное, интересно... Москва!..
»
«Ашхен, — сказал он жене, когда они остались вдвоем, — Вано едет в Москву, 
будет
строить метрополитен». — «Как?! — изумилась она. — Он что, с ума сошел? Полгода 
здесь
проработал...» — «Не знаю, Урал его угнетает, это все вокруг угнетает, — сказал 
Шалико, —
он хороший парень, ты ведь знаешь, но это все вокруг...» — «Эээ, — сказала 
Ашхен, подражая
Сильвии, — обыкновенный трус! Разве он большевик? А мне что, легко? Трус! 
Противно!..»
Шалико смотрел на свою красавицу, на ее полные, обиженно опущенные губы, 
которые
она еще пыталась поджимать, словно боялась, что эта соблазнительная полнота 
позволит
окружающим усомниться в ее суровом и непреклонном отношении к происходящему. 
Конечно,
не сладко, думал он, глядя на нее, как это все видимое не соответствует тем 
картинкам, которые
рисовались в юности, думал он, но ведь движение продолжается. «Скоро карточки 
хлебные
будем отменять, представляешь?» — сказал он Ашхен без энтузиазма. Главное, 
думал он, не
поддаться соблазнительному отчаянию. Глубже вдумываться не хотелось. Он 
усмехнулся и
дотронулся ладонью до ее щеки... Как она вздрогнула! Как приникла к нему, 
зажмурившись!
Как мгновенно расплавилось ее неодолимое железо...
...И вот уже укатил Вано Бероев и написал из Москвы, как он трудится на 
строительстве
метрополитена, а Шалико в один из вечеров отправился по хлебным магазинам, 
чтобы
присмотреть, как идет подготовка к бескарточной торговле хлебом. Уже лежал снег.
 Он
прихватил с собой Ванванча. В магазинах было людно и шумно, и ярко сияло 
электричество,
но были приготовлены и свечи на случай его внезапного, привычного уже 
исчезновения.
Грузчики разгружали машины и сани. Пахло горячим хлебом. Приход парторга 
повышал
оживление. Все почемуDто становились крикливее, чтоDто такое восклицали 
задорное, лихое: