за ней семенит
смешное существо на тонких ножках, в заношенной юбочке и в дырявой кофточке с 
чужого
плеча. Она впивается острыми глазками в чужое мороженое, и на острой шейке 
шевелится
комочек, и кончик язычка время от времени проводит по сухим губам... Да это же 
она! Ванванч
застыл в оцепенении, а парочка мелькнула мимо. «Нюра?!.» — крикнул вслед Шалико 
с
сомнением. Женщина обернулась на секунду и помчалась дальше, волоча за собой 
девочку,
словно куклу. «Какая Нюра?» — спросила Ашхен. «Нет, это не Нюра», — облегченно
засмеялся Шалико. «А что за Нюра?» — продолжала настаивать Ашхен, но как бы 
между
прочим. «Малярша с Вагонки, — сказал Шалико, — показалось, что она... спина и 
лапти
похожи... ну, в общем, из бывших кулачек...»
Призрак Нюры мелькнул и растаял. Шалико посмотрел на Ашхен. Она улыбалась. За
окном вагона пылала тайга под заходящим солнцем.
Ау, мое прошлое! Такое далекое, что нету сил воскрешать все это. Прощай, 
прощай! —
кричу я нынче все тише и тише, то ли стыдясь, то ли задыхаясь.
«Урал, — говорит папа Ванванчу, — это граница между Азией и Европой». — «А там
есть пограничники?» — спрашивает Ванванч, погружаясь в сладкий вагонный сон.
Совсем недавно, к приезду семьи Шалико получил на Вагонке квартиру, 
трехкомнатную,
в новом брусковом двухэтажном доме. «Не чересчур ли это?..» — спросил он у 
начальника
строительства вагоногиганта. «Не считаю, — резко заметил тот, — парторг ЦК 
должен иметь
нормальные бытовые условия». — «Это, конечно, приятно, — усмехнулся Шалико, — 
но
ведь есть многодетные семьи...» — «Всех обеспечим со временем, — отчеканил 
начальник,
71
— парторг не может жить в бараке... К вам же семья едет!..» — «Едет», — вяло 
согласился
Шалико.
В новую квартиру завезли случайную мебель. КакDто все расставилось.
«Неужели три комнаты?» — спросила уже в поезде Ашхен. «Представь себе», —
рассмеялся Шалико. Он преподносил подарок. При этом следовало улыбаться, и 
кланяться, и
выражать любовь. Но смех получился растерянный. «А у других?» — спросила Ашхен 
сквозь
зубы. Шалико взглянул на американца. Тот широко улыбался своей Анюте, не 
прислушиваясь
к их тихому диалогу. Американец был счастлив, что въехал в социализм, и это 
почемуDто начало
раздражать Шалико. Он сказал Ашхен: «А что у других?.. Вон у начальника 
строительства
целый дворец на Пихтовке... Что такое три комнатки?..» — «А у других?» — 
повторила Ашхен.
...Ночь. В поезде все давно спят. А Шалико медленно входит в подъезд своего 
нового
дома и поднимается по свежим деревянным ступеням на второй этаж. Светло. Горит 
яркая
электрическая лампочка.
Ступени еще не рассохлись. Они выкрашены красной краской. Стены светлоDзеленые.
Нет застоявшегося барачного духа. «Умеем строить», — думает он и у дверей своей 
новой
квартиры видит неподвижную Нюру. «Что ты, Нюра, дорогая?» — «А ничаво, — 
говорит Нюра,
поблескивая мелкими зубками, — может, думаю, чего помочь?» — «А что помогать? —
пожимает он плечами. — Все давно уже сделано... Ну, зайди, погляди, раз уж 
пришла».
Он всюду зажигает свет и водит ее по квартире. Он немного суетлив, и это его 
смешит, но
и озадачивает: молодая женщина ходит по его дому. Она не ахает, не всплескивает 
руками, но
маленькие ее голубые глаза широко распахнуты, и в них разливается детское 
восхищение: вот
как начальникиDто живут! Ну надо же... Но это не зависть, а просто восхищение. 
«Скоро у всех
такие квартиры будут», — говорит он как бы между прочим. «Да будя уж...» — 
смеется она.
«Не веришь? — спрашивает он строго. — Ты что, не видишь, какое строительство 
идет?» —
«Да вижу, вижу...» — отмахивается она. «Ты что, Нюра, разве не хочешь жить в 
такой
квартире?» — «НеDа...» — мотает она головой. «Понимаю, — смеется он, — тебе в