магазине — комсомольский клуб!.. Почему?.. Кто?..» Это все кипело в Сильвии, 
когда она
встречалась с Ашхен и Шалико и его братьями, но она благоразумно молчала, а 
пространство
озаряла ее обаятельная улыбка, вызывая восхищение и бывших и нынешних 
большевиков.
Ванванча, естественно, все эти проблемы не волновали, хотя нечто туманное и 
грустное
овевало и его, и в его глазках нетDнет да и вспыхивало недоумение. Нет, не 
только голодная
девочка с грязными щечками прочно заняла место в его сознании, но уже и раньше, 
когда ему,
первокласснику, добрая учительница заявила непререкаемо, что Пушкин был плохой, 
потому
55
что имел крепостных крестьян и издевался над ними, а Демьян Бедный — хороший, 
потому что
он высмеивает капиталистов... И он кинулся к мамочке. «Мамочка, кто главнее, 
Пушкин или
Демьян Бедный?!» — «Ну конечно, Пушкин», — сказала мамочка, думая о чемDто 
своем.
«Пушкин?! — воскликнул Ванванч, торжествуя. — Так ведь он был помещиком!..» — 
«Ну...
не совсем так», — сказала оторопевшая мамочка. И он хорошо запомнил растерянное
выражение ее любимого лица.
Затем он сдавал экзамены по окончании первого класса. Все сидели за партами, и 
каждому
раздали по листочку. На листочке был нарисован лабиринт. Множество 
пересекающихся
коридоров с тупиками и обманными поворотами. В центре был изображен бородатый 
тип,
сидящий на мешках. Лицо его было искажено злобой и страхом. Это был кулак, и он 
прятал
зерно от трудящихся. Нужно было добраться до его богатств самым коротким путем. 
«Нужно
найти это зерно, — сказала учительница, — нужно найти самый короткий путь к 
этому врагу...
Видите, как он сидит, словно паук, на своем зерне, видите?.. Не ошибитесь, не 
попадите в
тупик... Отберите у него зерно...» — «А если он вдруг заплачет?» — с волнением 
спросила
какаяDто девочка. «Не верьте его слезам», — сказала учительница, и ее 
решительное лицо
стало еще решительнее. И она дала каждому по синему карандашу. И они запыхтели 
вдохновенно
и страстно и повели синие линии, спотыкаясь о ловушки. Ванванч сумел добраться 
до своего
кулака под самый звонок. Он очень нервничал и был напряжен. Кулак злобно 
улыбался. В
классе стояла тишина. Ванванч получил красное «удовлетворительно». Это была 
победа. Со
своим победным лабиринтом он и ввалился в дом. «О, — сказала мамочка, — как 
интересно!..»
И показывала, смеясь, знакомым и родственникам. «Какая бездарная глупость!» — 
сказал
зашедший повидаться дядя Миша, но мамочка с ним не согласилась. «Ашхен, дорогая,
 — сказал
он, — это изобретение злобного идиота. В каждом бородатом крестьянине дети 
будут видеть
врагов...» — «Дети узнают, что такое враги, — непререкаемо сказала Ашхен, — а 
когда
вырастут, все поймут... Пусть думают об этом...»
Он не стал спорить с непреклонной свояченицей. Он и сам бывал непреклонен. 
Видимо,
груз алмаDатинской ссылки был слишком тяжел, и, чувствуя себя поверженным, он 
уже не мог
единоборствовать. А может быть, он просто был излишне мягкотел и деликатен, и 
вот его смели?
Нет, он понимал, что симпатии Ашхен на его стороне. Она симпатизировала ему, но 
тайно. Она
любила его поDпрежнему и восхищалась его благородством, умом, его выдержкой и 
тактом.
Она понимала, что в поднебесной политической игре, гдеDто там, на какомDто 
недосягаемом
облаке бедному Мише сломали крылья и, может быть, несправедливо. Она не 
задавала вопросов
своему Шалико о судьбе его старшего брата: недоумение его перегорело, ответов 
не было, то
есть были, но они таились на такой глубине, что ворошить их там означало бы 
несогласие, а