л Одри в ее королевском 
облачении с тиарой на голове. В статье, помещенной в журнале, автор не скрывал, 
что влюблен в Одри.
 «Худенькая и стройная актриса с огромными и яркими глазами и лицом в форме 
сердца… изысканно сочетающим королевское достоинство и детскую 
непосредственность». Развивая идею лапидарной подписи на обложке, автор писал:
 «Среди блеска фальшивых камней фантазии „Римских каникул“ новая звезда студии 
„Парамаунт“ излучает сияние превосходно ограненного бриллианта. Капризность, 
надменность и внезапное раскаяние, радость, протест и усталость сменяют друг 
друга с невероятной быстротой на ее подвижном лице подростка». (К этому времени 
ей уже исполнилось двадцать четыре года, и она была «уже не столь молода», как 
часто повторяла сама Одри.) Здесь же рекламировался и ее новый фильм «Сабрина», 
цитировались слова режиссера Билли Уайлдера: «Со времен Гарбо ей не было 
подобных, за исключением, возможно, Ингрид Бергман». (Ни та, ни другая из 
названных актрис не представляла никакой угрозы для Одри. Гарбо стала 
отшельницей, уйдя из кино, а Бергман опорочила себя в глазах американской 
публики адюльтером с Росселлини. Путь для их наследницы был совершенно свободен.
)
 «Римские каникулы» смотрятся ныне с тем же интересом, что и сорок лет назад. 
Простота и чистота восприятия принцессой окружающего мира в наше время 
приобрела еще большую ценность благодаря тому, что представители королевских 
семейств изрядно перепачкались, соприкасаясь с миром простых людей. В 1953 году 
критики хвалили Одри за ее «изящество и очарование». Ее принцесса «становится 
взрослой на один день и на одну ночь», начиная с того момента, когда 
просыпается с восхитительной улыбкой школьницы, сбежавшей с урока, и заканчивая 
тем мгновением, когда кладет голову на плечо Пеку во время танца на палубе 
плавучего ресторана на Тибре, досматривает последние картины сна и затем 
просыпается и говорит: «Привет!».
 Премьера фильма состоялась одновременно в Нью-Йорке и Лондоне в конце августа 
1953 года. Одри не присутствовала ни на той, ни на другой. Она поехала на 
Венецианский кинофестиваль, отдав дань уважения той стране, где снимался фильм. 
Когда актриса вернулась в Америку, она уже была знаменитостью. Однако слава не 
столько поднимала ей настроение, сколько стесняла, заставляя постоянно думать о 
тех ожиданиях, которые она должна оправдывать. Директор студии «Парамаунт» 
предсказывал: «Если мисс Хепберн получит подходящую роль, она станет величайшей 
актрисой в истории кино». Подобный прогноз мог бы, казалось, вызвать ее восторг.
 Она же испытывала чувство, близкое к разочарованию, которое возникло после 
триумфа «Жижи» на Бродвее. Чувство ответственности лишило ее настоящей радости, 
фильм стоил 750 тысяч долларов, приличная сумма на начало пятидесятых годов. За 
первые восемь месяцев доходы по американским кинотеатрам должны были составить 
менее 300 тысяч долларов вместо планировавшихся 5 миллионов. Чистый доход 
«Парамаунта» сократился до 3 миллионов долларов. Одри могла со временем стать 
«самой знаменитой в мире актрисой», но прежде она должна была доказать, что 
способна и на кассовый успех. (Натурные съемки в Риме, вероятно, оказались не 
такими уж привлекательными для зрителей.) Для большинства американцев той поры 
поездки за рубеж были все еще довольно редким удовольствием. Год спустя «Три 
монеты в фонтане» принесли гораздо больший доход. К этому времени американские 
туристы уже открыли для себя «вечный город», и он стал у них гораздо популярнее 
Парижа. Помогла и ставшая шлягером песенка из фильма.
 Успех «Римских каникул» за пределами США стал грандиозной компенсацией за 
неудачу в Америке. Если в американском кинематографе фильмы, в конце которых 
парень не получал свою девчонку, оставались редким исключением, в Европе 
существовала давняя традиция несчастливых финалов. Отзывы в европейской прессе 
были созвучны восторгу толпы, штурмовавшей кинотеатры. Ингрид Бергман 
посмотрела фильм в Риме и вышла со слезами на глазах. «Почему ты плачешь? – 
спросил Росселлини свою возлюбленную. – Это – трагедия?» «Нет, – ответила 
Бергман, – я плачу по Одри Хепберн». Английские критики, значительно менее 
эмоциональные, чем американская актриса, хвалили Одри, но нашли фильм несколько 
«длинноватым» (около двух часов). Публика, с неослабевающим интересом следившая 
за несчастливым романом принцессы Маргарет, явно была с этим не согласна. 
Зрители валом валили на «Римские каникулы». К 1953 году Великобританию 
буквально захлестнула мода на все итальянское: мотороллеры «Веспа» и 
«Ламбретта», туфли с узкими мысами, мужские брюки без манжет и новые бары 
«экспрессе» для подростков. Вырвавшаяся на свободу в Риме принцесса прекрасно 
вписывалась в этот стиль.
 Теперь же, когда «Парамаунт» заполучил Одри в Америку, он всерьез развернул 
рекламную кампанию. Актриса поселилась в небольшом домике на бульваре Уилшир 
неподалеку от Вествуд Виллидж в Лос-Анджелесе. Журнал «Лайф» в декабре 1953 
года опубликовал подборку ее фотографий, убеждающих, что ее «паблик имидж» все 
еще формировался. «Что является источником очарования Одри? – вопрошал 
заголовок, и ответ, который давал на этот вопрос журнал, указывал на далеко не 
простую природу этой новой кинозвезды: – (Она) не поддается никаким 
определениям. Она одновременно и девчонка-сорванец, и светская дама. Она 
обезоруживает своей простотой и дружелюбием и в то же время странной 
отстраненностью». Иллюстрации подчеркивали ее любовь к одиночеству. Одри была 
показана каким-то сонным подростком, который ожидает у деревянных ворот своего 
маленького домика студийный автомобиль, который должен забрать ее в 6.30 утра. 
Сидя в машине, она лихорадочно повторяет свой текст, словно школьница, едущая 
на экзамен. Вот она, поспешно поглощающая свой завтрак вместе с техническими 
служащими студии. Она поджала одну ногу под себя, как маленькая девочка, а 
другую вытянула с изяществом балерины. Мы видим Одри в гримерной, и наконец 
по-настоящему удачный кадр – Одри