Артисты и воспитанники училища уважали и любили Христиана Петровича.
 Поступив на Мариинскую сцену, Гельцер начала посещать класс артистов, который 
вел Иогансон.
 Высокий, худой, в неизменном, старинного покроя длинном сюртуке и манишке с 
высоким крахмальным воротником, он мог показаться и старомодным. Невольную 
улыбку вызывал красный платок с турецким рисунком, который Иогансон время от 
времени вынимал из заднего разреза сюртука, чтобы вытереть нос и руки после 
очередной понюшки табака.
 Гельцер, ученице Мендеса, были присущи все достоинства и недостатки 
итальянской школы — уверенная техника танца и некоторая угловатость, резкость 
движений. Не случайно Василий Федорович настоял, чтобы его Катя поехала в 
Петербург. Он знал, что Петипа и Иогансон, приверженцы французской школы, 
сумеют смягчить эту резкость стиля исполнения, придадут рукам балерины большую 
выразительность, мягкость, жесту — элегантность.
 После первого урока, придя домой, Катя, всегда неунывающая, жизнерадостная, 
уверенная в себе, вдруг заявила матери:
 — Не пойду завтра к Иогансону! Ничего не получается! Не успеваю уловить 
комбинацию. Занимаюсь перед зеркалом и вижу, что нет хуже меня никого в классе…
 Катя горько плакала, Екатерина Ивановна тихо гладила ее руки, утешала.
 — Катюша, вспомни, что тебе всегда говорил отец: «Учиться трудно, 
переучиваться еще труднее. Но приходится».
 И на втором и на третьем уроках Гельцер больше стояла у палки и смотрела, что 
делают другие. Иогансон не торопил свою новую ученицу, ломка привычек, ставших 
вторым «я», дается непросто. Но он видел молодую балерину на сцене в разных 
танцах и был уверен, что она справится с трудностями. Помнил и слова Василия 
Федоровича: «Катерина моя очень упрямая, если захочет, все сумеет».
 Постепенно Гельцер освоилась с манерой Иогансона вести урок. Одним из 
достоинств его методики было бесконечное разнообразие комбинаций на занятиях. В 
специальную тетрадку дома Катя записывала упражнения текущего дня. Это 
позволяло ей при желании самостоятельно повторить задание учителя. И, что не 
менее важно, постичь логику иогансоновского урока. И уже очень скоро она 
написала отцу, что занятия с Христианом Петровичем приносят ей огромную пользу, 
что предлагаемые им комбинации удивительно как хорошо развивают мышцы, память, 
восприимчивость. Написала, что не пугает ее теперь и Петипа — мастер включать в 
партии трудные сочетания различных движений.
 Между прочим, и сам великий Петипа частенько приходил на галерею 
репетиционного зала и с хоров смотрел на занятия Иогансона. И нередко 
использовал в своих постановках удачные «кусочки» коллеги. Артистки потихоньку 
подтрунивали над старым балетмейстером, но все сходились на том, что 
иогансоновские комбинации он отбирает с истинно французским вкусом и умением. 
Катя соглашалась с отцом, что Петипа действительно большой хореограф — не 
только в ролях, но и в отдельных танцах он умел интересно развить 
хореографическую мысль и, что важно, своими вариациями оттенить сольное 
выступление артистки.
 В «Спящей красавице» на мариинской сцене Гельцер в те два сезона танцевала 
вариации фей: Золото, Сапфир, Бриллиант. Позже она с юмором вспоминала о 
репетициях Петипа: «Я крепко вбивала носок в пол, отчего темп получался вдвое 
медленнее. Вот я протанцевала, подхожу к Петипа и говорю: „Мариус Иванович, я 
танец знаю“. — „Ты знай? Ты ничего не знай“. И опять: „Ты знай? Ты ничего не 
знай. Знаешь, что такое бижу: это рубин, изумруд, топаз. Ты видела эти камни в 
природном состоянии? Как потом их ограняют на фабрик?“ Я стою потная, дрожу. „А 
ты знаешь, как дробят гранит в мастерской? Так ты делаешь. Ты разбил 
драгоценные камни“. Но я была отчаянная и спрашиваю: „А бриллиант?“ Он сказал: 
„Бриллиант — это очень много граней: красный, зеленый, синий. Это вдвое 
быстрей“.
 Уже перед отъездом из Петербурга в Москву Гельцер, мечтавшая о партии Авроры, 
спросила у Мариуса Ивановича: «Как надо танцевать „Спящую красавицу“?» Он 
ответил: «Ты можешь делать свой сумасшедший штук, но ты должна быть принцесса 
Аврора».
 В той же «Спящей красавице», только на московской сцене, Гельцер сначала 
исполняла роль Белой кошечки. На этом спектакле присутствовал Петипа, 
приехавший навестить Василия Федоровича. Он всегда останавливался у Гельцера. 
Вечером после спектакля Мариус Иванович сказал Кате:
 — Ты маленькая пантера, а надо быть кошечкой.
 Петипа хвалил старому другу молодую танцовщицу, но опасался, не помешает ли ей 
вспыльчивый характер.
 Василий Федорович слушал его и про себя думал: «Что способности? Это только 
начало, а дело венчает труд, труд и труд, и физический, и нравственный, и 
умственный». Правда, он видел, что Катя с удовольствием занимается, в обществе 
может поддержать разговор на любую тему, она интересуется даже вопросами науки. 
Она добра, и в ней остро развито чувство справедливости. Все это верные 
помощники в творчестве.
 Незадолго до приезда Екатерины Гельцер в Петербург Петипа и Лев Иванович 
Иванов поставили «Лебединое озеро». Этот балет московская балерина знала по 
рассказам отца. Василий Федорович бережно хранил в памяти свою совместную 
работу с Чайковским во время первой постановки этого балета в Москве — тогда 
Гельцер и заведующий репертуаром московских театров Владимир Петрович Бегичев 
написали либретто для «Лебединого». И вот Катя увидела Одетту — Одиллию в 
исполнении Пьерины Леньяни.
 Виртуозность сказочная. Любые трудности итальянская балерина проделывала будто