поговорить с Екатериной Васильевной о литературе, музыке. Эти беседы показали 
Тихомирову, что его прилежная ученица достаточно начитанна и стремится во веем 
к самостоятельности. Он был рад поделиться своими знаниями в области анатомии и 
психологии, которые позволили молодому артисту и педагогу выработать свою 
систему экзерсиса.
 Теперь они проводили многие часы вместе и имели возможность ближе узнать друг 
друга. Катя была вспыльчива, но справедлива. И, поняв, что в чем-то не права, 
всегда признавалась в ошибке. Спокойный, уравновешенный Василий Дмитриевич 
внушал девушке доверие, и она охотно приняла его дружбу.
 Дни шли за днями, и однажды Екатерина Ивановна спросила осторожно мужа:
 — Вася, тебе не кажется, что наша Катя более, чем положено, говорит о своем 
молодом друге.
 — Это так понятно, он прекрасный педагог, — ответил Гельцер.
 — А она не влюбилась в него?
 — Вот этого, матушка моя, я не знаю. Человек он хороший. Бояться нам нечего. 
Но я подумываю о том, что Катерине надо бы съездить в Петербург, позаниматься у 
Иогансона и у Мариуса Ивановича. Вот Василий Дмитриевич был там, и это 
расширило его кругозор, теперь он равно ловко владеет техникой и итальянской, и 
французской, и русской. Да-да, и русской.

 IV. Петербургские учителя


 …Есть тайны искусства, и, чтобы овладеть ими, нужны годы упорного труда, нужна 
сильная мысль, нужны жертвы, нужна особая жизнь, и только тогда можно волновать 
людей, заставлять их… переживать радость и даже счастье.

    В. Тихомиров

 Еще в Москве, на семейном совете, решили, что Катя будет жить в Петербурге с 
матерью. Василий Федорович отпустить дочь одну в незнакомый город страшился. 
Боялась и Екатерина Ивановна. Воспитанная в большой дружной семье со 
сложившимся патриархальным бытом, она не представляла себе, как это Катя придет 
в одинокую квартиру и ее никто не встретит ласковым вопросом: «Ну, как дела в 
театре?»
 — В доме должна всегда быть хозяйка, заботливая, гостеприимная, деловая. Ну а 
Катя едет и работать и учиться, когда же ей заниматься еще и хозяйством, — 
говорила Екатерина Ивановна мужу. Василий Федорович был с нею согласен.
 В Петербурге, правда, жил его брат, Федор Федорович. Братья были очень дружны. 
Но Василий Федорович считал, что можно погостить у Феди несколько дней, жить же 
надо отдельно.
 Так и поступили. Осенью 1896 года по приезде в Петербург остановились у Федора 
Федоровича. Но уже на следующее утро Екатерина Ивановна отправилась искать 
недорогую, но удобную квартиру. Недалеко от Театральной улицы, на Гороховой, 
сняли две комнаты с небольшой кухней. Здесь, как считала Екатерина Ивановна, 
все под рукой — и Невский с магазинами, и театральное училище, и Московский 
вокзал, и рынок. До театра добираться тоже несложно. Катя не возражала, было бы 
удобно матери.
 Петербург Екатерине Васильевне понравился. Его широкие, прямые улицы, 
просторные площади, каналы, камень, гранит, чугун импонировали ее развитому 
эстетическому вкусу. Невский проспект, знакомый по повестям Гоголя, 
позолоченная Адмиралтейская игла, о которой читала у Пушкина, страшная 
Петропавловская крепость и Дворцовая набережная, связанные с именами 
декабристов, вызывали бесконечные ассоциации. Дворцы вельмож времен Екатерины и 
Павла, ажурные и монолитные мосты и мостики… — вся эта красота покоряла, но и 
казалась на первых порах иллюзорной, странной. Эмоциональной москвичке широта и 
размах города нравились. Но чего-то ей здесь и недоставало — может быть, 
прелести запутанных московских улочек, колокольного воскресного перезвона 
многочисленных храмов и церквушек родного города.
 Гельцер знала Иогансона, у которого ей предстояло заниматься, по рассказам 
отца и Тихомирова. Христиан Петрович был шведом по рождению, хореографическое 
образование получил на родине, совершенствовал свое искусство у самого 
Бурнонвиля. Но затем судьба закинула его в Петербург. Здесь он и остался. 
Иогансона называли интересным танцовщиком. Актерское мастерство считал 
непременным качеством хорошего танцовщика, танец ради танца он отрицал. 
Прогрессивные взгляды на искусство роднили его с передовыми русскими артистами. 
И Христиан Петрович скоро почувствовал себя русским.
 Оставив сцену, Иогансон увлекся педагогической деятельностью. Он ценил Петипа 
как учителя и хореографа и был верным его сподвижником. Христиан Петрович с 
1860 года работал в Петербургском училище. Приглядевшись к русским артистам, 
постигнув те черты их искусства, которые так отличали и возвышали русскую 
манеру танца на мировой сцене, он создал свою систему преподавания, основываясь 
на национальных особенностях русской хореографии.
 Иогансон был добрым человеком. Но и очень требовательным к ученикам. Не один 
десяток танцовщиков и танцовщиц прошел через его класс совершенствования. И в 
каждом он находил и развивал то индивидуальное, что делало этого артиста на 
сцене необычным, своеобразным. Он старался в своих учениках устранить 
недостатки — иногда природные, порой же закрепившиеся в младших классах. Он 
знал, как много трудностей встает на пути любого артиста, и потому воспитывал в 
них еще и твердый характер, умение выходить из любых сложных положений на сцене.