обучения, учитывал особенности дарования каждого. Павел Андреевич охотно 
показывал, как выполнить ту или иную комбинацию движений. И артисты и зрители 
отмечали неповторимую походку Гердта, она доставляла всем эстетическое 
удовольствие. У этого педагога можно было многому научиться, если ученик хотел 
учиться.
 Анна Павлова хотела учиться и умела брать лучшее от учителя. У Гердта, как и у 
Облакова, Вазем, Соколовой — своих первых учителей, — Павлова усвоила все 
лучшее из русского балетного академизма.
 Время во все времена быстро летит. Наступил и 1899 год. Выпускной вечер был 
назначен на 11 апреля. Для последнего экзамена Гердт приготовил со своими 
ученицами Анной Павловой, Станиславой Белинской, Еленой Макаровой и Любовью 
Петипа одноактный балет на музыку Пуни «Мнимые дриады». Дриадами древние греки 
называли богинь деревьев; «мнимыми дриадами» в балете были крестьянки, графини, 
баронесса, дочь дворецкого, ее подруги. Все они соревновались в танцах под 
музыку из разных балетов. Словом, это был одноактный ученический спектакль, 
позволявший показать всех воспитанниц в наивыгоднейших для каждой положениях.
 В первом ряду училищного театра сидели члены жюри. Они приветливыми улыбками 
встречали появление новых действующих лиц и ставили отметки в своих программах 
против фамилии исполнителей.
 Выйдя на сцену и почувствовав под пуантом знакомый пол, Анна — дочь дворецкого 
— обрела уверенность, легко и свободно проделала она все па своей роли, 
выразительно подавая партнеру — Фокину — немые реплики, тонко чувствуя каждую 
его поддержку. В газетной хронике о выпускном спектакле особо отметили Павлову.
 На экзаменационном спектакле, который шел в Михайловском театре, присутствовал 
Валерьян Яковлевич Светлов, писатель, редактор самого распространенного тогда в 
России журнала «Нива», автор книг и статей о балете. В его книге «Терпсихора», 
вышедшей много позже того памятного для Павловой выпускного вечера, Светлов 
писал о последнем школьном спектакле Павловой: «В этот вечер впервые появилась 
перед публикой воспитанница Павлова, она обратила на себя общее внимание. 
Тоненькая и стройная, как тростинка, и гибкая, как она же, с наивным личиком 
южной испанки, воздушная и эфемерная, она казалась хрупкой и изящной, как 
севрская статуэтка. Но иногда она принимала аттитюды и позы, в которых 
чувствовалось что-то классическое. С детской наивностью изобразила она сцену 
„кокетства с молодым крестьянином“ и с шаловливой резвостью танцевала с мнимыми 
дриадами. Все это было юношески весело и мило, и ничего большего сказать было 
нельзя, кроме разве того, что мимика этой милой девочки в сцене с крестьянином 
была уже выразительна и уже чувствовалось в ней что-то свое, а не затверженное, 
ученическое. Но в отдельной вариации из балета „Весталка“ (вставная, с музыкой 
г. Дриго) уже почувствовалось нечто большее, нечто такое, что давало 
возможность предугадывать в этой хрупкой танцовщице будущую большую артистку».
 Далее Светлов писал, что он, не зная, как оценило воспитанницу жюри, сам щедро 
определил ей полный балл — двенадцать. А когда вышел на темную улицу, где 
моросил петербургский холодный весенний дождь и вспомнил эту лучезарную дриаду, 
улыбнувшись, прибавил еще и плюс к полному баллу.
 Выпуск Анны Павловой был вторым в истории училища, получившим право открытого 
дебюта на Мариинской сцене. Это значило, что дебютантке назначали какую-нибудь 
роль или вариацию и она выступала в обычном спектакле перед публикой. Успех в 
дебюте делал реальным зачисление в труппу. В те времена балетные артисты 
делились на кордебалет, корифеев, солистов и балерин. Выпускники, как правило, 
попадали в кордебалет.
 Будущие балерины сильно волновались. Тем более что их дебют совпадал с 
выступлением на сцене Петербургского театра популярной на Западе Марии Джури. И 
естественно, сравнение с итальянкой могло оказаться для них невыгодным. Для 
своего первого спектакля, назначенного на 21 апреля 1899 года, Джури выбрала 
балет «Коппелия». Те, кому довелось побывать на ее репетициях, говорили, что 
танцует итальянка довольно твердо, исполняет сложные элементы вроде тридцати 
двух фуэте, какие наши русские балерины еще не делают. Но с двойными турами, 
отмечали другие, у нее не все ладится, мимика слабая, нет легкости. С Джури, 
решили опытные танцовщицы, можно соревноваться.
 На репетиции в театре еще и еще раз протанцовывали молодые дебютантки свой 
номер: па де катр из балета «Трильби» с вариациями «в особом жанре». Петипа и 
Гердт, находившиеся за сценой, похвалили Павлову за легкие прыжки, умение как 
бы зависать в воздухе. Вечером на сцене все шло так же гладко, и танцевали юные 
артистки чисто, но беспокойство не покидало их до самого конца спектакля. 
Спустя неделю выпускницы еще раз участвовали в спектакле Джури, которая 
танцевала партию Лизы в «Тщетной предосторожности». Как ни нервничала юная 
Павлова, она внимательно наблюдала из-за кулис за итальянской танцовщицей. 
Павлова отметила, что длинную и трудную вариацию пиццикато на пуантах Джури 
исполнила очень четко. Балерина как будто застывала на пуантах, а затем в коде, 
в конце вариации, делала высокие прыжки. Зал требовал повторения, а Павлова тем 
временем уверяла себя: «Нет, мне так никогда не суметь». И тут же молила бога 
помочь ей.
 Между тем дирекции Джури не нравилась, и ее не пригласили в Императорский 
театр. Она, по мнению Петипа, не владела «искусством живописать душевные 
движения». Точнее не скажешь — в ее искусстве отсутствовало главное качество 
русского балета. А Павлову опять заметили. На следующий день «Петербургская 
газета» писала: «В „Тщетной предосторожности“ повторился дебют наших выпускниц… 
Павлова отличается грациозностью, мягкостью, женственностью. Ее уже сейчас 
можно считать готовой классической солисткой». Для Анны Павловой последний год 
XIX века оказался примечательным — она стала артисткой Мариинского театра,