все же Императорский театр, и бастовала балетная труппа, по традиции всегда 
аполитичная, — но зато вполне логично.
 Требования балетной труппы к дирекции театров составлялись и обсуждались еще 
до манифеста о свободах. Министерство двора издало циркулярное распоряжение, в 
котором действия балетной труппы рассматривались как нарушение дисциплины, и 
участникам собрания предлагалось подписать декларацию о своей лояльности. 
Большинство артистов так и поступило.
 Делегаты решили обсудить создавшееся для них положение опять у Фокина.
 «В тот день мы все двенадцать собрались как обычно, — вспоминает Карсавина. — 
В эти дни нам особенно было дорого чувство локтя; ожидать грядущих событий всем 
вместе было не так тягостно. Вдруг у входной двери прозвенел колокольчик. Фокин 
пошел отпереть. Через минуту он вернулся, шатаясь, с искаженным лицом. „Сергей 
перерезал себе горло…“ — сказал он, задыхаясь, и разрыдался».
 Было уже не до размышлений — как вести себя с начальством, настаивать ли на 
декларации. Разошлись по домам подавленные.
 Сергея Густавовича Легата, танцовщика Марианского театра и преподавателя 
театрального училища, все считали очень талантливым человеком. Среди артистов 
он пользовался еще большей любовью, чем его брат Николай Густавович. Сергей был 
необыкновенно честен и справедлив во всех случаях жизни. Подписав вслед за 
старшим братом своим декларацию о лояльности, он счел себя предателем и тут же 
сказал брату:
 — Я поступил, как Иуда по отношению к своим друзьям, я предал тех, кого 
выбирал и послал делегатами с нашей петицией.
 Ночью Сергей покончил с собой.
 На похоронах Сергея Легата присутствовала вся балетная труппа, было много и 
журналистов, и просто любопытствующих. Среди венков общее внимание привлекал 
венок из роз; его красные ленты одни старались прикрыть цветами, другие, 
наоборот, расправить, чтобы все видели надпись: «Вновь объединенная балетная 
труппа — первой жертве на заре свободного искусства».
 Рассказывая Теляковскому о похоронах Легата, управляющий Петербургской 
конторой Императорских театров Г.И. Вуич подробно обрисовал крамольный венок и 
борьбу за положение лент с надписью:
 — А Павлова 2-я старалась, напротив, раскладывать их повиднее.
 Чуткая к чужому горю, горевшая в эти октябрьские дни надеждой, что все в мире 
наконец-то устроится к лучшему, Павлова мало заботилась о том, как взглянет 
начальство на ее усердие. Весной она получила звание балерины, и ей казалось, 
что теперь она приобрела и свободу поступков. Вероятно, все-таки поведение ее 
на похоронах Легата не было забыто начальством и сказалось в свое время…
 Большое сердце «маленькой Павловой» не выдержало потрясений этих дней. В 
воскресенье, 23 октября, балетный спектакль в Мариинском театре не состоялся. 
Главную партию должна была исполнять Павлова, но накануне она пришла к 
Теляковскому и заявила, что не может танцевать.
 — У меня нет сил… Просто нет сил! — повторила она несколько раз, достала 
платок и выбежала из комнаты.
 Чтобы не усложнять, не испортить еще более отношений с труппой, Теляковский 
отменил балетный спектакль, и в воскресенье дали оперу.
 Анна Павлова решилась выступить перед публикой только через две недели. 
Бессонные ночи с тревожными мыслями, ясное понимание того, что борьба за 
справедливость в искусстве проиграна, недовольство товарищами и еще более собой 
измучили ее.
 Среди артистов носились разные тревожные слухи. Говорили, что, несмотря на 
амнистию, объявленную вместе со свободами, дирекция Императорских театров 
только и ждет удобного случая, например, при возобновлении контрактов, 
освободиться от крамольной группы — Павловой, Карсавиной, Фокина.
 Теляковский, вероятно, узнав об этих слухах, вызвал к себе делегатов и, 
успокаивая артистов, заметил, что, конечно, все они понесли бы заслуженное 
наказание, если бы не попали под амнистию.
 Город жил неспокойной жизнью, впереди были ожесточенные бои декабрьских дней. 
А дирекция театра на 9 ноября уже назначила балетный спектакль для первого 
выступления Павловой «после болезни» в роли Жизели.
 «Спектакль 9 ноября прошел благополучно, — записывает в своем дневнике 
Теляковский. — Павлова прекрасно танцевала Жизель».
 Ежедневный, даже ежечасный труд — тренаж, репетиции, спектакли — стал для 
Павловой необходимостью. Интересы обыденной жизни, вечера у Дандре, волнения 
октябрьских дней, даже горькие воспоминания о гибели Сергея Легата — все 
отходило на задний план перед этим. И результаты не замедлили сказаться.
 Не занятые в балете артисты, оркестранты, служащие театра, статисты 
устраивались, где как кто мог, в партере, в яме оркестра, за кулисами — 
смотреть Павлову.
 Справедливо писал рецензент «Петербургской газеты» по поводу выступления 
Павловой 7 декабря 1905 года в «Дон-Кихоте»: «Три года назад она танцевала в 
„Дон-Кихоте“ незначительную роль Жуаниты, торговки веерами. Тогда уже было 
видно, что это за артистка, но предсказать, что три года спустя она будет 
танцевать главную роль, было бы смелостью; однако самые сильные предсказания 
оправдываются, когда имеешь дело с таким ярким, красивым талантом. „Дон-Кихот“ 
не дает много материала для драматического и мимического таланта артистки: 
здесь играть почти не приходится, и, следовательно, все внимание 
сосредоточивается на танцах. Танцы г-жи Павловой воздушны, ритмичны и блестящи. 
Ее успехи в технике балетного классицизма удивительны».
 Видный советский искусствовед, Вера Михайловна Красовская, автор лирической