— Стоп, стоп! — говорит она. — Это немного не так, дорогие, надо ярче, живее!
 Тихомиров добродушно улыбается:
 — А ты, Катя, не меняешься, торопыга, как в юности.
 В один из зимних дней, придя к Тихомировым, Гельцер сказала, что по ассоциации 
с погодой ей вспомнился 1914 год, когда все газеты писали о трагически 
кончившейся экспедиции Седова. И она подумала, что хорошо бы создать балет, 
посвященный мужественным людям, настоящим героям. Кому бы из молодых 
балетмейстеров подсказать эту идею?!
 Начался разговор о дрейфе челюскинцев, о ледоколе «Седов», о новостях дня. В 
газетах печатались сообщения, как одно за другим государства Европы 
оккупировались фашистской Германией. И в доме в Брюсовском тоже часто задавали 
себе вопрос: что миру принесет «завтра»?
 …Всероссийское театральное общество отмечало трехлетие Дома актера. Готовился 
съезд гостей. В предполагаемом концерте дала согласие участвовать и Гельцер. 
Правда, у нее ожидались гастроли в Смоленске, но балерина заверила директора 
Дома актера, что она не подведет, вернется вовремя. Случилось же 
непредвиденное: поезд, которым выехала Гельцер в Москву, опоздал на семь часов. 
Радость от удачных концертов в Смоленске сменилась тревогой. Выйдя из вагона, 
она поспешила к телефону.
 — Слава богу, дорогой, я уже в Москве, беру такси и еду к вам.
 И она успела к концерту, вдохновенно станцевала со своим партнером Андреем 
Бабаниным «Мазурку» из «Ивана Сусанина».
 В гостях у артистов в этот вечер были седовцы, ученые, рабочие московских 
заводов. Друзья уже привыкли — где Екатерина Васильевна, там и смех, и шутки, и 
веселье.
 Засиделись за полночь. Екатерина Васильевна рассказывала смешные истории из 
своей жизни. В двадцатые годы ее часто приглашали участвовать в концертах в 
Колонном зале Дома союзов. И вот, как всегда, в артистической понемногу 
собрались все, кто был занят в концерте. Сосредоточенно входит в образ Антонина 
Васильевна Нежданова. Скоро должен быть номер Гельцер. Она уже начинает 
проделывать па, чтобы разогреть мышцы. И тут гаснет свет. Пока Антонина 
Васильевна волновалась, как же они будут выступать, Гельцер попросила одного из 
присутствующих постоять немного спокойно, оперлась на его плечо и к моменту, 
когда снова зажглись лампочки, уже окончила все свои батманы, плие, растяжки.
 — Вот так-то, — заключила свой рассказ балерина, — нам, артистам, не положено 
теряться ни при каких обстоятельствах…
 …Но вот пролетела и зима. В весенних лужах отражались бегущие над Москвой 
облака, небо ярко синело, воробьи покинули гостеприимные подоконники 
гельце-ровских окон. Екатерина Васильевна собиралась на юг, но в сутолоке 
разных дел, мелких событий откладывала отъезд со дня на день.
 Было обычное утро воскресного дня 22 июня 1941 года. И вдруг ураганом 
ворвалось в квартиры домов, на улицы, в метро страшное слово — война!
 В двенадцать часов по радио объявили: фашистская Германия вероломно напала на 
нашу Родину. На западной границе шли ожесточенные бои… В военкоматах уже стояли 
очереди военнообязанных. А 23 июня вся страна читала в газетах сводку Главного 
командования Красной Армии. Впервые прозвучало Гродненское и Кристынопольское 
направления — мы отступали. В середине июля по радио был назван Смоленский 
фронт. Уже никто не сомневался, что враг рвался к Москве.
 Администрация театра установила круглосуточное дежурство в здании Большого и 
филиала. Всем нашлось дело — артисты помогали райисполкому эвакуировать 
население города, кто-то добровольно дежурил в госпиталях, создавались 
концертные бригады. Уже в августе первая группа артистов выехала на Брянский 
фронт. Концерты шли в клубах, иногда прямо в лесу, в паровозных депо. Звуки 
баяна нередко заглушались артиллерийской перестрелкой, песне или арии вторили 
пулеметные очереди, а в пути все чаще настигали бомбежки.
 Гельцер исполнилось 65 лет! Но она была, как всегда, энергична, деловита, 
оптимистична. Екатерина Васильевна каждый день заходит в свой родной театр, 
предлагает помощь в разных делах. Она выступает на сцепе в концертах, сбор с 
которых идет в фонд обороны Родины. Танцевала она с солистом Большого театра 
Владимиром Дмитриевичем Голубиным «Полонез» и «Мазурку». И с таким 
совершенством, так эмоционально, что зрители неизменно просили повторить номер.
 Москва жила сурово и трудно. Тревоги, бомбежки заставляли людей оставлять 
работу и спускаться в бомбоубежище. А в опасные для столицы дни октября и 
ноября жители с вечера собирались на перронах станций метро, в бомбоубежищах, 
приносили с собой одеяла да так и коротали ночи.
 И жителям Брюсовского пришлось немало ночей бодрствовать под гул зениток и 
взрывов бомб.
 Профессия балетного артиста воспитывает в человеке смелость, мужество. В былые 
времена рецензенты не однажды удивлялись, с какой отвагой в дуэтном танце 
Гельцер после прыжков бросалась ласточкой на руки партнера. А сама она толком, 
пожалуй, и не объяснила бы, почему не чувствовала страха, делая стремительные 
пируэты, сложнейшие фигуры на поднятых руках кавалера; почему может ночью одна 
бродить по пустынным улицам; почему и сейчас, во время бомбежки, думает в 
бомбоубежище не о себе, а успокаивает соседей, сидящих рядом.
 Гельцер не испугалась и тогда, когда в Брюсевском около ее дома разорвались 
три бомбы. Правда, узнав, что в Большой театр попала фугаска и повредила 
верхнее фойе, она разрыдалась… Ее не страшили обезлюдевшие улицы и витрины 
магазинов, забитые мешками с песком. Она еще охотнее появлялась на сцене перед 
бойцами, уходившими на фронт или прибывшими в Москву на день-два по делам или 
на отдых. Выступая в госпиталях, обязательно присаживалась около раненых, чтобы