Вийон несколько изменил смысл высказывания. Он отказался суммировать 
добродетели юности и зрелого возраста. Первый постулат остался: помня о 
старости, нужно прощать молодости. Однако за этим следует собственная 
вийоновская мысль о том, что его преследователи хотят помешать ему дожить до 
старости.



   Как мудро нас учил «Роман
   О Розе»! Помню, там, в начале,
   Завет нам был прекрасный дан:
   «Чтоб люди молодость прощали,
   Жалели старость…» Но едва ли
   Враги мои считались с ним:
   Меня всегда и всюду гнали,
   Страданьям радуясь моим.  [91]  



 Зрелый возраст позволяет искупить ошибки молодости. И вот этого-то шанса и 
пытаются лишить Вийона. Из-за страданий «бедный Вийон» умрет молодым. Это 
совершенно личная тема: у Жана де Мёна ничего подобного не встречалось.
 Следует добавить, что в этом цитировании есть одна погрешность: Вийон ошибся 
книгой. Стихи, частично повторенные Вийоном, фигурируют не в «Романе о Розе», а 
в «Завещании» Жана де Мёна. Кстати, идея завещания, используемого в качестве 
предлога для рассказа о своем видении мира — или в качестве предлога для 
сведения счетов, — тоже не Вийону впервые пришла в голову.


СРЕДНЕВЕКОВАЯ ОБРАЗОВАННОСТЬ

 Наряду с «Романом о Розе» во всех библиотеках имелись также и книги по истории.
 На первом месте стоял Тит Ливий, за ним следовали Саллюстий, Цезарь с его 
«Записками о галльской войне» и нередко Валерий Максим. Встречались там и 
разного рода версии легендарной истории, например бесчисленные «Истории 
троянцев», которые монархическая мифология стала в конце концов выдавать за 
древние истории франков. Можно было верить либо не верить тому, что франки 
восходят по прямой линии к спасшимся от гибели троянцам, независимо от этого их 
историю читали, потому что она вошла в моду.
 Естественно, в отличие от просвещенного и состоятельного каноника Николя де 
Байе не каждый мог похвалиться наличием в своей библиотеке четырех томов книги 
«О достопамятных событиях» Петрарки и книги Боккаччо «О знаменитых женщинах». 
Однако не было ни одной библиотеки при капитуле, при монастыре или при коллеже, 
которая бы не располагала той или иной хроникой, пересказывавшей приблизительно 
одни и те же истории с небольшими добавлениями каких-либо фактов местного 
значения и каких-либо свежих анекдотов. Везде присутствовали «Жития святых 
отцов», «Жития философов», «История церкви». Принадлежащая перу Мартина Полония 
хроника папства под названием «Мартинианская хроника» в каждой своей версии 
снабжалась местными комментариями и всякий раз обновлявшейся историей церкви. 
Так же везде можно было встретить и «Историю Александра», равно как и 
«Иудейские древности» Иосифа Флавия.
 Вийону до всех этих крупных исторических трудов, необходимых для осмысления 
прошлого, не было никакого дела. В его классической культуре история 
смешивалась с легендами. А его «современная» культура исключала историю, хотя, 
правда, однажды ему случилось обнаружить в хронике майских епископов привлекшее 
его внимание своей звучностью имя графини Арамбюржис, тут же зачисленной им 
из-за этого в знаменитые дамы былых времен. А где они все, эти дамы?



   Где Бланка, белизной сродни
   Лилее, голосом — сирене?
   Алиса, Берта — где они?
   Где Арамбур, чей двор в Майенне?
   Где Жанна, дева из Лоррэни,
   Чей славный путь был завершен
   Костром в Руане? Где их тени?…
   Но где снега былых времен?  [92]  



 Сам факт, что это имя является его единственным и, по существу, не имеющим 
никакого значения заимствованием из исторической литературы, красноречиво 
свидетельствует, насколько малое место занимала история в его вдохновении. В 
лучшем случае он запоминал иногда какое-нибудь недавнее событие, о котором 
поговаривали на улице Сен-Жак и в округе. Так, например, случилось с буллой 
папы Николая V. Поэтому то внимание — плод внушений какого-нибудь учителя или 
чего-то из прочитанного, — с которым он, похоже, отнесся к старому делу Жана де 
Пуйи, всколыхнувшему в начале XIV века и без того уже потрясенную — из-за 
последовавшего за смертью папы Бонифация VIII краха попыток внедрить учение