| |
плагиату. Вся тогдашняя система образования покоилась на чтении и копировании,
а не на оригинальности мысли. В той мыслительной системе, где принцип
авторитетности оправдывал любые диалектические ходы, взять у другого означало
воздать ему почести и построить новое выражение на уже признанном мнении.
А «Роман о Розе» как раз и был суммой общепризнанных знаний. Гийом де Лоррис и
сменивший его Жан де Мён, два живших в XIII веке клирика, развили в этом романе
все темы усвоенной за десять веков христианства платоновской философии.
Начинается роман с большого трактата о куртуазности, являющегося собственным
сочинением Гийома де Лорриса, современника Людовика VIII, a затем следует
обширная панорама схоластической философии, вобравшей в себя и взгляды
принадлежавших к белому духовенству преподавателей молодого Парижского
университета, и умонастроения наслушавшихся церковных проповедей буржуа. Что же
касается части, написанной Жаном де Мёном, современником Филиппа III, то она
тоже является памятником клерикальной мысли — это видно хотя бы по тому, какая
роль отводится автором женщине, — но мысли, преднамеренно оторванной от прежних
авторитетов и от доктринальной иерархии. В этой философской системе «Романа о
Розе» человек предстает скорее как действующее лицо в обществе, нежели как
божье подобие в мироздании. Произведение является также — являлось для не очень
отчетливо воспринимавших его новизну читателей XV века — реестром символов и
аллегорий. Этот роман выглядит целостной языковой системой. Взяв у Мартиануса
Капеллы идею и темы, авторы романа придали им определенность и законченность.
Во многих отношениях Жан де Мён предвосхитил возрожденческий гуманизм. Конечно,
нарисованное им естественное общество, моделью для которого послужил
вергилиевский золотой век, обязано некоторыми своими чертами мощному
направлению эгалитаристской мысли, породившему с одной стороны францисканское
течение, а с другой — антиклерикальные, анархистские устремления Иоахима Флора
и его последователей «духовников». И все же Жан де Мён создал такую схему
божественного творения, где человек ценен не только по занимаемому им в Граде
Божием месту, а и сам по себе.
Именно в «Романе о Розе» черпали чаще всего современники Вийона внешние
атрибуты своей классической культуры, равно как и внешнее подобие глубины мысли.
Неизменный успех романа стимулировал даже самые невероятные мероприятия: через
несколько лет после появления «Большого завещания» преподаватель риторики и
официальный летописец Жан Молине взял и сделал прозаический пересказ текста
Жана де Мёна. Так что у Вийона, бравшего все ему необходимое в «Романе о Розе»,
не было никаких оснований испытывать по этому поводу угрызения совести. Он, как,
впрочем, и все его современники, был обязан роману прежде всего своей
мифологией, отзвуки которой постоянно слышались в беседах на левом берегу Сены.
Кто делал заимствования из «Романа»? И кто делал заимствования у заимствующих?
Послушаем Жана де Мёна:
Ведь сладкий стих порой несносен…
Рютбёф, его современник, ему вторил:
Твердят, что сладкий стих несносен…
Анонимный автор в конце XIV века снова вернулся к этой мысли, использовав ту
же формулу:
Твердят нам, сладкий стих несносен…
А затем ею воспользовался и Вийон, изменив лишь грамматическую конструкцию:
Чем слаще стих — тем он несносней…
Надо сказать, что поэт и не скрывал своих заимствований и охотно вручал кесарю
кесарево… Не считая нужным давать отсылки по поводу каждой цитаты, порой,
однако, когда ему нужно было опереться на авторитетное мнение, он цитировал
почти дословно и называл источник. Например, Жан де Мён писал:
Многое юным сердцам в юности пылкой простится,
Если Господь им дает к старости остепениться.
Сколь же блаженнее тот, кто не сумел возгордиться,
Кто от младенческих лет к зрелости сердцем стремится! [90]
|
|
