политическим актом, каковым являлся брак, и где культура все еще отводила 
куртуазности, как форме рыцарской чести, первое место в ряду добродетелей. А 
юный магистр искусств, радовавшийся мимолетному поцелую, вряд ли признал бы 
судьбу своей любви в надеждах и мечтаниях герцога Орлеанского.
 Правда, он был клириком, клирики считались женоненавистниками. Иногда клириком 
становились из-за женоненавистничества, но гораздо чаще клирик становился 
женоненавистником из-за того, что был обречен на безбрачие. Правило действовало 
в обоих направлениях. Так или иначе, но образ женщины в глазах клириков отнюдь 
не выглядел лучезарным, а ведь при этом клирики были людьми пишущими. Вполне 
естественно, что литература смотрела на женщину суровым взором и весьма плохо 
выражала глубинные чувства счастливых мужей и сияющих радостью любовников.
 Величайших героев истории погубила именно женщина. Вийон повествует об этом 
без прикрас: по ее вине царь Давид согрешил, а Ирод совершил гнусный поступок.



   Давид, желаньем подогретый,
   Сверканьем ляжек ослеплен,
   Забыл скрижали и заветы…
   Под звуки сладостных куплетов
   Был Иродом Иоанн казнен
   Из-за язычницы отпетой…  [70]  



 Поэт не боялся, что он, подобно пророку, лишится головы из-за пируэтов 
какой-нибудь Саломеи. Не мудрствуя лукаво, он напевал песню клириков, довольных 
тем, что на каждый случай в Священном Писании находится неопровержимый пример 
женского вероломства.
 В этих обстоятельствах женитьба выглядела обманом, а тот, кто попадался на эту 
удочку, — безумцем. Развивая символизм «Пятнадцати радостей супружества» не 
столько с горечью, сколько с циничной иронией, как если бы он в ином тоне 
излагал традиционные «пятнадцать радостей Богоматери», один анонимный клирик 
начала XV века высказал свою мысль без обиняков: бракосочетание является 
ловушкой, в которую попадается свобода мужчин.
 «Тот юноша не имеет доброго разумения, который располагает возможностью 
предаваться радостям и наслаждениям мира и который, будучи юным, по собственной 
воле, без крайней нужды находит путь в тесную, скорбную и наполненную плачами 
тюрьму и замыкает себя в ней».
 Согласно автору «Пятнадцати радостей», получалось, что человек женится не 
иначе как став жертвой иллюзий, а также из желания поступать как другие.
 «Тот, кто женился, попал в вершу, поскольку, когда он находился снаружи, ему 
казалось, что внутри ее рыбы развлекаются. Он много потрудился, дабы вкусить 
тех же забав и тех же утех».
 В среде клириков с удовольствием, сгущая краски, пересказывали и без того 
наводящие уныние истории про буржуа-рогоносца и про зубоскала-соседа, — истории,
 мораль которых сводилась к тому, что брак усиливает заложенные в женщине 
пороки, так как создает благоприятные возможности для развития естественных для 
прекрасного пола властности и лукавства, за что расплачиваться приходится мужу. 
Само собой разумелось, что жена имеет склонность во все вмешиваться. Управлять 
домом, тиранить служанок, навязывать всем свои вкусы и причуды. Ну а муж быстро 
смиряется со своим новым состоянием, подчиняется, не ожидая даже приказов.
 «Когда кто-нибудь обращается к нему по делу, он отвечает:
 «Я поговорю об этом с женой» или «с госпожой нашего дома». Пожелает она — дело 
состоится. А не пожелает — ничего не получится. Потому что простак уже 
настолько укрощен, что становится смирным, как бык, которого впрягли в плуг. 
Таким безнадежно покорным, что дальше и некуда».
 Может быть, хоть в профессиональной деятельности удается найти спасение от 
властолюбия супруги? Иллюзия быстро рассеивается, и в один прекрасный день муж 
обнаруживает, что он уже даже не хозяин своих дел. Если жизнь клирика ограждена 
от женщины надежным барьером, то у торговцев и ремесленников все обстоит иначе. 
Ну а уж в том, что касается семьи, то там власть женщины просто безраздельна. 
Не более чем счастливым исключением является муж, с которым посоветуются 
относительно замужества его дочерей. Не говоря уже о том, что после того, как 
дочь уже выдана замуж, жена постарается настроить против своего мужа и дочь, и 
зятя. Впрочем, разве он не получил то, чего добивался?
 «И оплакивает простак свои грехи в верше, куда он попал и откуда никогда не 
выйдет, а останется страждущий и стенающий. И не осмелится он заказать даже 
мессу во спасение своей души, потому что жену свою любит больше своего спасения.
 Не делает даже завещания, не вложив душу свою в руки своей жены».
 Что же касается блаженного буржуа, то как ни доволен он был своей судьбой, а и 
то в составленном в ту же пору учебнике примерной супруги, каковым явилась 
книга «Парижский домовод», нетрудно обнаружить явное беспокойство мужчин перед 
лицом все возраставшей женской властности. Хотя в принципе супруга «домовода» — 
слово это означает просто-напросто «хозяин дома» — выглядит там исполненной 
уважительности, повиновения, внимания, осведомленности в домашних делах и, 
будучи увиденной глазами своего супруга, предстает перед нами скорее в роли 
первой из служанок. Буржуа не слишком затруднял себя уклончивыми формулировками.

 «Вот вы говорите, что хотели бы служить мне еще лучше, чем делаете это сейчас,