если бы были научены этому, и желаете, чтобы я вас научил. Милая моя подруга, 
знайте, что мне достаточно того, чтобы вы служили мне так же, как наши добрые 
соседки служат своим мужьям».
 Однако лукавицы все же набираются опыта. Служанка превращается в хозяйку. И 
добряк буржуа оказывается вынужденным подтвердить, что страхи клирика возникли 
не на пустом месте: старость женатого человека — постоянное подчинение.
 «Есть женщины, что поначалу весьма преданы своим мужьям. Потом они видят, как 
мужья в них влюблены и любезны в обращении, что, кажется, можно радеть меньше, 
а они и не подумают рассердиться. И дают себе послабление. Мало-помалу начинают 
меньше их уважать, становятся менее внимательными и послушными, а самое главное,
 начинают пробовать свою власть, во все вмешиваться и командовать, сначала в 
маленьком деле, потом в более крупном, и так с каждым днем все больше и больше.
 Так они на ощупь двигаются все вперед и все вверх и воображают, что их мужья, 
которые ничего не говорят из любезности или из хитрости, ничего не видят, а те 
на самом деле просто терпят».
 Буржуа предпочитал поступиться своими правами, чтобы в доме был мир. Холостяк 
Вийон, которому не нужно было управлять ни домом, ни имуществом, оказался не в 
состоянии понять эту сторону дела и отождествил женскую авторитарность с 
наглостью Прекрасной Оружейницы и ей подобных, которые благодаря своей сияющей 
красоте способны держать в своей власти мужчин, пока не приходит старость, 
отнимающая у них их главное оружие.



   Ведь я любого гордеца
   Когда— то сразу покоряла,
   Купца, монаха и писца,
   И все, не сетуя нимало,
   Из церкви или из кружала
   За мной бежали по пятам…  [71]  



 Обращаясь к чувственной стороне взаимоотношений женщины и мужчины, 
сатирическая литература особо выделяла фигуру священника. По крайней мере с 
XIII века одной из главных пружин развития действия в фаблио стал сговор 
замужней женщины и священника, сговор, в результате которого муж обычно 
оказывался одураченным. Из фаблио в фаблио путешествовали обманутые мужья и 
женщины, спасающиеся от их побоев в церкви. Властная женщина, которую так 
боялся даже защищенный обетом безбрачия клирик, способна была нанести мужу еще 
больший вред: например, принудить его к набожности, сделать завсегдатаем церкви,
 отправить в паломничество к святым местам. Клирик избытком религиозности, как 
правило, не страдал, а вот жена, стремившаяся безраздельно властвовать у себя в 
доме, имела в набожности прямой интерес. Кто способен был прийти на помощь 
бедняге, которому грозило паломничество в Пюи или в Рокамадур? Соседям не 
оставалось ничего иного, как оставить его наедине со своей совестью, то есть 
наедине с супругой. Если, конечно, та не отправлялась вдруг в паломничество 
сама, оставляя дома супруга, лишившегося возможности попутешествовать, между 
тем как к группе паломников неожиданно присоединялся некий так называемый кузен,
 о котором раньше никто и слыхом не слыхивал… В такой ситуации мужу лучше было 
оставаться дома — ведь в любом случае правда оказалась бы не на его стороне.
 «То она говорит, что одно стремя у нее слишком длинное, а другое — слишком 
короткое. То ей нужен ее плащ, то она его оставляет. Потом говорит, что у коня 
слишком резкий аллюр, отчего ей делается дурно. То она слезает с коня, а потом 
опять на него залезает, чтобы проехать через мост или преодолеть отрезок плохой 
дороги. То она не может есть. А когда они едут через город, она своего простака,
 набегавшегося как собака, заставляет бегать еще, чтобы он ей приносил то, что 
ей захочется».
 Обманутый муж — это прежде всего презираемый муж. Лживость вкупе с властностью 
делали положение жертвы адюльтера еще более унизительной. Сколько таких жен, 
что сказываются фригидными в супружеской постели, а на стороне обретают вкус к 
сладострастию.
 «Когда вечером муж ложится спать и у него возникает желание позабавиться с ней,
 то она, вспоминая о своем друге, с коим должна встретиться назавтра в 
определенный час, находит предлог, чтобы уклониться от общения, сказавшись 
нездоровою. Ведь она не ценит то, что он ей даст, так как это ничтожная малость 
в сравнении с тем, что она получит от друга, которого не видела неделю либо еще 
более. А тот придет назавтра изголодавшийся и разгорячившийся за все время, что 
скитался по улицам и садам, когда они даже поговорить не могли прилично».
 Женщина по натуре своей обманщица. Она скрытна. Она вся состоит из уловок 
примитивного общества, тогда как францисканец, доминиканец или монах из 
нищенствующего ордена персонифицируют христианское общество, каким его 
изобразили авторы написанного двумя веками раньше «Романа о Розе». Она способна 
бить своих детей из одного только удовольствия досадить мужу и злокозненно 
продемонстрировать ему, насколько мала доля его участия в их воспитании. Как 
говорилось в приключенческом романе, называвшемся «Амадас и Идуан» и 
пользовавшемся некоторым успехом в эпоху последних крестовых войн, она 
«охимеривает народ». Вийон назвал это «злоупотреблением верой». Любимая женщина 
«заставляет принимать мочевые пузыри за фонари».
 Тот буржуазный мир, где экономия являлась базовой добродетелью, остро ощущал