признавал никаких шуток, и суждения его были трезвы, как никогда.
 В конце концов Котар пришел к вратам рая, осененный великими примерами 
прошлого. Пришел, подобно Ною, первому пьянице, попавшему на скрижали истории. 
Подобно Лоту, которого напоили его дочери, дабы от него забеременеть. Подобно 
Архетриклину, тому «распорядителю пира» в Кане, которого средневековое предание 
по ошибке отождествило с женихом, заботившимся о благе своих гостей.
 Когда Вийон завещал свои подштанники, он явно шутил. А когда оставлял в дар 
баллады, то делал это совершенно серьезно, с благородной сдержанностью чувств. 
Накануне он подарил матери великолепную «Балладу-молитву Богородице». А 
посвященная памяти его прокурора «Баллада за упокой души магистра Жана Котара» 
суммирует мораль пьянства.



   От имени суда святого
   Мэтр Жан Котар оштрафовал
   Меня за два соленых слова:
   Денизу к черту я послал.
   За малый грех и штраф был мал, -
   Котар щадил мои гроши!
   Ему балладу отписал
   За упокой его души.
   Отец наш Ной, ты дал нам вина,
   Ты, Лот, умел неплохо пить,
   Но спьяну — хмель всему причина! -
   И с дочерьми мог согрешить;
   Ты, вздумавший вина просить
   У Иисуса в Кане старой, -
   Я вас троих хочу молить
   За душу доброго Котара.
   Он был достойным вашим сыном,
   Любого мог он перепить,
   Пил из ведра, пил из кувшина,
   О кружках что и говорить!
   Такому б только жить да жить, -
   Увы, он умер от удара.
   Прошу вас строго не судить
   Пьянчугу доброго Котара.
   Бывало, пьяный как скотина,
   Уже не мог он различить,
   Где хлев соседский, где перина,
   Всех бил, крушил, — откуда прыть!
   Не знаю, с кем его сравнить?
   Из вас любому он под пару,
   И вам бы надо в рай пустить
   Пьянчугу доброго Котара.
   Принц, он всегда просил налить,
   Орал: «Сгораю от пожара!»
   Но кто мог жажду утолить
   Пьянчуги доброго Котара?! [62] 



 Таверна полностью завладевала человеком. Там пили, ели соленую рыбу, чтобы 
почувствовать жажду, но одновременно там и беседовали. Разрушали репутации, 
готовили недобрые дела. Там пели. Играли, причем играли больше, нежели было 
разрешено установленным порядком. Школяры, подмастерья, бродяги рисковали 
потерять в игре и кошелек, и кредит. Все мошенничали, и все об этом знали. 
Одному сержанту, о котором было известно, что он плутует при игре в кости, 
Вийон завещал, дабы он украсил свой герб, три большие поддельные игральные 
кости и красивую колоду карт.
 Когда Вийон произносил слово «игра», он имел в виду плутовство. И вся жизнь 
казалась ему плутовством, и все, свершающееся в мире, представлялось либо 
уловками, либо вынужденными поступками припертого к стене человека. Составив 
настоящий моральный кодекс шалопаев и назвав опасные поступки, способные в 
конце партии — партии, где ставкой являются не три полушки играющего по малой 
игрока, а жизнь, — привести на виселицу, перечислив в яростном речевом потоке 
неправедные и рискованные поступки, поэт в конце делал вывод, что так или иначе 
добыча все равно превращается в прах. «Неправедно добытое впрок не идет». Вийон 
воспользовался этой максимой, чтобы выразить собственные идеи. Очевидно, не 
проходило дня, чтобы литания про неправедно добытое не звучала в ушах 
завсегдатая таверны.



   В какую б дудку ты ни дул,
   Будь ты монах или игрок,
   Что банк сорвал и улизнул,
   Иль молодец с больших дорог,
   Писец, взимающий налог,