Иль лжесвидетель лицемерный, -
   Где все, что накопить ты смог?
   Все, все у девок и в тавернах!  [63]  



 За словесной сарабандой, позволившей Вийону выстроить цепочку ярких, но, в 
общем-то, лишенных глубины образов, за беспорядочным нагнетанием ассонансов и 
аллитераций скрывается не только поэтическая игра, но и целая цивилизация 
таверны.



   Пой, игрищ раздувай разгул,
   В литавры бей, труби в рожок,
   Чтоб развеселых фарсов гул
   Встряхнул уснувший городок
   И каждый деньги приволок!
   С колодой карт крапленых, верных
   Всех обери! Но где же прок?
   Все, все у девок и в тавернах ! [64] 



 Вийону прекрасно было известно непреложное правило: выигранные деньги иссякали,
 в ход снова шла аспидная долговая доска кабатчика, и в конечном счете пьяница 
оставлял в залог последние пожитки.



   Все, от плаща и до сапог,
   Пока не стало дело скверно,
   Скорее сам неси в залог!
   Все, все у девок и в тавернах.  [65]  



 «Пропащие ребята», как их называл Клеман Маро, — это и те, кто продает 
фальшивые индульгенции, и те, кто добавляет свинца в игральные кости либо их 
подпиливает, и те, кто, рискуя быть заживо сожженным, делает фальшивые деньги, 
это и карманные воры, и грабители. Вийон хорошо знал весь этот мир. И в своих 
стихах он показал, как от случая к случаю эти невинные шалости ведут к 
профессиональному разбою.
 «Пропащие ребята» забавлялись либо забавляли других. Для игры годилось все: и 
кости для брелана, и карты, и кегли. Точно так же все годилось для того, чтобы 
производить шум: и цимбалы, и лютня. Зачем лишать себя удовольствия? Так уж 
человек устроен. Такой вот морали придерживался Вийон. Надо стараться извлекать 
свою выгоду, причем если нужно, то опережая других: оставить все у девок и в 
тавернах — не самое страшное зло. Рудиментарный цинизм бедного школяра был 
соткан скорее из скептицизма, чем из утех. В мире уловок таверна не самое 
страшное.




 ГЛАВА IX. Пока в чести — звучит хвала…




СВЯЩЕННИК СЕРМУАЗ

 Накануне состоялось празднование дня Тела Господня. В том годовом цикле 
праздников, которые порой имели истоки в античном язычестве, и других — таковых 
было большинство, — отмечавшихся уже около тысячи лет, праздник Тела Господня 
выглядел новичком. Идея отмечать каждый год в один и тот же день Corpus Domini, 
то есть праздник Тела Господа, другими словами Евхаристию, никак не вписывалась 
в литургическую систему, при которой Евхаристия является прежде всего мессой. 
Культ Святых Даров, будучи оторванным от своей первоначальной функции 
жертвоприношения во время мессы, выглядел всего лишь как продолжение 
литургической Евхаристии. Однако это продолжение говорило сердцу верующего 
гораздо больше, чем труднодоступный язык требника.
 Публичная демонстрация Святых Даров и шествие в их честь оказались более 
понятными даже для самых непосвященных и наименее чувствительных людей, чем 
древнее, хотя и не устаревавшее богослужение, например в честь святого 
Бенедикта или Григория Великого. Первый час, Третий час, Шестой час, Девятый 
час, Вечерня, повечерие — во всем этом разбирались только лишь монахи да 
каноники. Необходимо было владение подлинной библейской культурой, без которой 
чередование псалмов и гимнов превращалось в набор пустых слов. Что же касается 
устремлявшихся в церковь тысяч верующих, которые хотели молиться, но с трудом