к тому, что в расположенный между двумя праздниками день тоже не работали, уже 
существовало. Когда в 1449 году парижане узнали об окончании раздора между 
папой и Базельским собором, то объявленный день отдыха превратился в 
трехдневный праздник.
 «В пятницу состоялось в Париже шествие в церковь святого Виктора, и приняли в 
нем участие десять тысяч человек. И никто ничего не делал в Париже до 
воскресенья».
 Однако это еще не все; существовали и другие, более частные праздники. Работу 
прекращали, дабы чествовать приходского святого, покровителя ремесла, 
покровителя религиозного братства. В университете французская нация устраивала 
праздник святого Гийома, Пикардийская нация — праздник святого Николая. 
Английская нация в течение долгого времени чествовала святого Эдмунда, а когда 
она по политическим соображениям преобразовалась в немецкую нацию, то стала 
тоже чествовать святого Николая. Нормандская нация довольствовалась 
чествованием Богоматери, чем выделялась среди других наций, но веселилась она 
при этом отнюдь не меньше остальных. Весь юридический факультет воспринимал как 
свой собственный и праздник святой Катерины, и оба праздника святого Николая. А 
факультет «искусств», включая его немецкую нацию, в конце концов единодушно, в 
полном составе решил праздновать годовщину со дня рождения Робера де Сорбона.
 Подобно всем остальным духовным заведениям, коллежи праздновали годовщину их 
создания либо годовщину смерти основателя, а иногда и то и другое. К этому 
списку добавлялись святые, почитаемые основателем, святые, чьими мощами 
располагал коллеж, святые, которых коллеж когда-нибудь в прошлом уже чествовал. 
Каждый коллеж, как, впрочем, и каждая богадельня, насчитывал по крайней мере 
дюжину праздников, не значившихся ни в церковном требнике, ни в составленном 
ратушей календаре, но при всем при этом достаточно основательных, чтобы от них 
сотрясался весь квартал.
 Рождения и похороны являлись поводами для семейных торжеств. Независимо от 
того, было ли торжество радостным или грустным, народ ел и пил, пил за реальное 
здоровье живых и за неправдоподобное, но не подвергавшееся сомнению здоровье 
усопших. Крещения, бракосочетания, отпевания, семидневные, тридцатидневные, 
годовые заупокойные службы — все было связано и с церковью и с таверной в один 
и тот же день. Никому не пришло бы в голову осудить сочетание этих двух вещей. 
Скорее наоборот, неодобрительно отнеслись бы к тому, кто не отметил бы свой 
траур достойной трапезой.
 Каждый человек так или иначе принимал участие в торжественных церемониях 
своего ближнего. Семейная и общинная жизнь взаимно друг друга дополняли и 
создавали поводы для веселья, которые многие люди, вспоминая о своей работе, 
проклинали, но о которых всерьез никто не задумывался. Дальние родственники 
теряли целый день ради бракосочетания. Весь город устраивал праздник по случаю 
рождения ребенка у короля, по случаю назначения нового епископа, по случаю 
сообщения о какой-нибудь победе короля или о заключении какого-нибудь мира. А 
когда переговоры о мире приходилось возобновлять раз десять подряд и заключать 
друг за другом штук пятнадцать перемирий, то каждое из них служило основанием 
для торжественной церковной службы и для того, чтобы на целый день остановить 
работу. Естественно, когда умирал кто-либо из членов религиозного братства, на 
похороны собиралось все братство, а когда умирала жена адвоката или бывшего 
прокурора, то в последний путь ее провожал весь Парламент. Получение кем-то 
докторской степени было равнозначно выходному дню для всего факультета — и даже 
для Парламента, — причем школяры, не приглашенные виновником торжества на 
банкет, без труда находили себе кувшин вина и собеседников в тавернах. Тщетно 
пытались реформаторы — в 1423 году, в 1436 году и, наконец, в 1464 году — 
излечить университет от этой дорогостоящей и отнимающей время мании банкетов. 
Банкеты нравились всем: и тем, кто в них участвовал, и остальным.
 Если принять во внимание, что они не пропускали ни одного торжества и 
добавляли к ним еще многие другие праздники, не фигурировавшие ни в каких 
требниках, но наполнявшие таверны народом — например, праздник дураков, 
праздник осла, праздник боба, праздник простофиль, — то получается, что учителя 
и школяры работали самое большее сто пятьдесят дней в году. Вот что искупало те 
вставания ни свет ни заря, которые приходилось терпеть в будние дни.
 Остальные парижане праздновали один или два раза в неделю, причем некоторые 
праздники длились по нескольку дней. Те, кому не приходилось рассчитывать на 
каникулы, работали максимум сто восемьдесят полных рабочих дней и от 
шестидесяти до ста неполных рабочих дней. А были ведь перерывы в работе еще и 
по другим причинам: дождь, мороз, паводки служили естественными оправданиями. 
Некоторые радовались, некоторые разорялись, большинство устраивалось как могло. 
Такова жизнь…
 Реже случались перерывы в работе по политическим причинам, но зато такие 
перерывы были более продолжительными. Если не считать университетских 
забастовок, которые не влияли на деловую активность остальной части города, то 
поводом для такого рода праздности служили торжественные приезды королевских 
особ, благодарственные молебны по случаю победы, разного рода бунтарские 
выступления, осада города, всегда являвшаяся драмой, либо ассамблея горожан, 
всегда походившая на красивый спектакль. Все эти праздники Парижа имели свое 
лицо. Некоторые из них выглядели просто как нерабочие дни. Другие смотрелись 
как настоящие праздники, где участвовало много народа, праздники, 
сопровождавшиеся церковными службами и развлечениями.


ПРАЗДНИК