В 1461 году тон изменился. Больше никаких подарков. Вийон предлагает своему 
другу песенку в память о тех песенках, которые они когда-то пели под окнами 
девушек.



   Не мог Кардону, как на грех,
   Найти достойного предмета!
   Но, одарить желая всех,
   Ему оставлю два куплета.
   Будь эта песенка пропета,
   Как некогда Марьон певала
   О том, как любит Гийометта, -
   Она б на всех углах звучала  [32]  .



 Однако сама песенка весьма двусмысленна. В ней поется о том, что поэт оказался 
«на воле после тюрьмы», где он «лишь чудом не подох». Ключ ко всему здесь 
находится во второй строчке: что означает в глазах Вийона невозможность найти 
для Кардона «достойного предмета»? Здесь чувствуется какой-то горький осадок, 
возникший при воспоминании о бывшем сообщнике, который превратился в 
благопристойного буржуа. Вероятно, в словах Вийона таится также упрек в том, 
что Кардон забывает бывших друзей, особенно если они возвращаются из-за решетки.
 Поддерживая знакомства с некоторыми бывшими друзьями, рискуешь себя 
скомпрометировать…
 Место игривых намеков заняла меланхолия. В свое время оба приятеля прошли 
огонь и воду. Но вот один из них занял в обществе положение, гарантированное 
ему отцовским наследством и семейной традицией, а другому едва удалось выйти из 
застенков епископа Орлеанского. Да, позавидуй вдруг богиня удачи Вийону, она бы 
явно ошиблась адресом.
 Разве можно сказать, какие чувства им владели: зависть, обида? Известно лишь 
то, что когда-то Кардон был компаньоном Вийона по не слишком добродетельным 
деяниям. Но за пять лет ирония превратилась в горечь. Раньше Вийон был способен 
смеяться, а по прошествии времени запал иссяк и осталась лишь констатация факта,
 что когда-то их дороги перекрещивались. Причем в словах поэта нет никакой 
злости: хотя иллюзий и не осталось, но приятные воспоминания оказались все же 
сильнее разочарования.
 Вийон видел деловой мир лишь издалека. Жану де Блярю, одному из крупнейших 
ювелиров Моста менял, он оставил брильянт, которого у безработного, с детства 
обездоленного магистра искусств, естественно, никогда не было, и добавил к 
этому подарку и еще менее реальную таверну. Сыну бывшего старшины Жермену де 
Марлю, одному из богатейших столичных менял, он оставил свою «меняльную 
контору», то есть помещение на Большом мосту, которое ему не принадлежало. Поэт 
иронизировал над тем, как производились финансовые операции: клиента 
обязательно обманывали.



   Затем, хочу, чтоб юный Мерль
   Теперь моим менялой стал,
   Но чтобы жульничать не смел,
   А был честнее всех менял
   И тем, кто хочет, предлагал
   По два барашка за овцу
   И по сто франков за реал, -
   Влюбленным скупость не к лицу!  [33]  



 Шутки такого рода не свидетельствуют о глубоком знании предмета. У Вийона не 
было никакого повода для личной ссоры с парижскими богачами. Он знал о них лишь 
то, что знал любой парижанин, заходивший на Мост менял. В лучшем случае он 
просто играл словами, а также, называя различные монеты и цифры, обыгрывал тему 
недобросовестности менял. Столь же призрачными были и его взаимоотношения с 
богатейшим Мишелем Кюльду, которому он тоже решил подарить денег. Кюльду 
принадлежал к одному из самых старинных парижских семейств. Веком раньше его 
предок вступил на оставленный Этьеном Марселем пост городского старейшины. А 
сам он неоднократно выполнял функции старшины. Он также обладал титулом 
королевского раздатчика хлеба, титулом ничего не значащим, но вожделенным. Он 
располагал огромным состоянием. Так что сумма, оставленная ему Вийоном, 
выглядела ничтожно малой. Смехотворно малой.
 Иначе обстоит дело с Шарлем Таранном, менялой с Большого моста, которому поэт 
завещал столько же, сколько и Кюльду. Таранну сумма малой не показалась бы, и 
весь юмор сводится здесь к тому, что деньги свалились на него неожиданно, как 
манна небесная.
 Пытаясь высмеивать именитых буржуа, обосновавшихся в ратуше и на Мосту менял, 
Вийон не находит ничего лучшего, как заставить их поприветствовать шлюху. 
Совершенно неважно какую.