женщины, либо незамужние, либо — еще чаще — вдовые. Однако в конечном счете в 
законодательстве появилась одна коснувшаяся их оговорка. Оговорка, связанная с 
опасением, что дочь или вдова способны неосмотрительно передать ремесло супругу,
 прибывшему из иных мест. В 1454 году Парламент великолепно проиллюстрировал 
этот подход к данной проблеме, внеся в текст королевского законодательства 
соответствующий запрет. Согласно вновь внесенному пункту, вдове разрешалось 
заниматься ремеслом покойного мужа, но лишь при соблюдении двух условий: чтобы 
вдова не выходила повторно замуж или чтобы она выходила замуж за человека, 
имеющего ту же самую профессию.
 Стоит ли здесь напоминать о тех насмешливых серенадах, которые приходилось 
выслушивать жениху и невесте на пути к брачному ложу во время повторных браков. 
Повторные браки путали многие карты, перемешивали поколения и социальные слои. 
Поэтому отношение к ним было настороженное.
 Нужно сказать, что зачастую молодые люди, бравшие в жены вдов, даже и не 
скрывали, что делают это ради выгоды. Женясь на хозяйке, подмастерья либо слуги,
 уже набившие руку в ремесле, когда помогали в работе своему хозяину, получали 
одновременно и мастерскую, и орудия труда.
 Злонамеренность мастеров простиралась еще дальше. При прохождении экзаменов 
фальсифицировались их результаты. Изготовленный предмет должен был подтверждать 
не только искусность того, кто его делал, но и должен был дорого стоить. Если 
столяр по скупости использовал не ценные породы дерева, то его мастерство ему 
не засчитывалось. Горе тому кандидату, у которого не хватало какого-либо 
инструмента — ждать, что кто-то ему его одолжит, не приходилось. Тот, у кого 
ничего не было, ничего и не делал. И мастера назидательно изрекали: хороший 
рабочий должен иметь хорошие инструменты.
 Прохождение квалификационного испытания означало также банкет. Поначалу банкет 
был просто веселым завершением испытания. Однако затем он превратился в один из 
элементов самого экзамена. Бедняга, желавший стать мастером, обязан был щедро 
угощать людей, которые, наедаясь вволю, не отказывая себе ни в чем, еще и 
глумились над кандидатом, чей кошелек оказывался не на высоте их запросов.
 С сыном мастера обращались, естественно, лучше, чем с сыном подмастерья, 
причем не только потому, что мастер имел возможность заплатить. Ведь не 
заставлять же сына коллеги устраивать банкет на сто персон. И злонамеренно 
затупить о камень бритву брадобрея, сказать, что он не умеет ее затачивать, и 
под этим предлогом отстранить от экзамена могли лишь тогда, когда 
экзаменующийся не приходился сыном мастеру-цирюльнику.
 Пареньку, которого воспитывал Гийом де Вийон, обучая его основам знаний об 
окружающем мире и основам грамоты, стезя лавочника либо ремесленника не была 
заказана. Однако он прекрасно понимал, что на этой стезе его могло ждать лишь 
прозябание. У Вийона, несколько запоздавшего со своим рождением парижанина, 
честолюбивые помыслы не могли ассоциироваться ни с торговлей, ни с ремеслами, 
поскольку ни там, ни там его никто не ждал.


ПОДАРКИ БОГАТЫМ

 Франсуа принадлежал к иному миру, к тому, где торговцев знали только по лоткам.
 Среди фигур парижан, воссозданных им, доброжелательно ли, сатирически ли, — 
торговцев в обоих «Завещаниях» мало. Богатый суконщик Жак Кардон является одним 
из редких представителей этого сословия, удостоившихся внимания поэта: старший 
брат и опекун Жака Жан Кардон был каноником церкви Сен-Бенуа-ле-Бетурне…
 Следовательно, Вийон знал этого богатого, респектабельного, занимавшего в 
обществе заметное положение человека, который был старше его на восемь лет. Жак 
Кардон, родившийся в семье зажиточного буржуа, владельца зданий на обоих 
берегах Сены и женской бани на улице Юшет, несколькими годами раньше, очевидно, 
проказничал вместе со школяром на улицах, вместе с ним барабанил ночью в двери 
девиц легкого поведения. Вийон об этом вспоминал в «Большом завещании» — если, 
конечно, за его словами не скрывается какое-нибудь иносказание, — оставив в 
стороне иронию, присутствовавшую в «Малом завещании». В варианте 1456 года 
богатый суконщик выглядел обжорой, возможно также и скрягой: лохмотья в подарок 
суконщику, бадью явно плохого вина для страдающего от жажды пьяницы, должно 
быть, способного купить нечто лучшее, и в довершение ко всему этому еще два 
процесса, дабы испортить пищеварение процветающего негоцианта!



   Мои наряды без остатка
   Кардону Жаку отдаю,
   А чтобы ел и пил он сладко, -
   Вина отменного бадью,
   На завтрак — жирную свинью,
   На ужин — карасей из леса,
   А чтоб не разжирел, даю
   Два разорительных процесса.  [31]  



 Хотя Вийон и подсмеивался над бывшим товарищем, в смехе его тогда не было 
ничего злого. Среди всех своих наследников он одного лишь Кардона называл 
другом.