наиболее передовых учебных заведений — и в первую очередь коллежа кардинала 
Лемуана — использовали подвижный типографский шрифт, позволявший делать 
корректорскую правку, благодаря которой требовательные читатели получили 
наконец грамотные тексты высокого качества, без чего невозможны никакие 
филологические штудии. Однако большие партии книг, потреблявшихся людьми 
состоятельными, уже и тогда формировались из массовой продукции. И тут уж было 
не до качества.
 На эту несправедливость обратил внимание поэт Клеман Маро, который однажды 
заявил, что произведения Вийона заслуживают лучшей участи, заслуживают того, 
чтобы их издавали не на скорую руку. От одного издания к другому, более или 
менее точно повторявшему предыдущее, текст после тридцати перепечаток утратил и 
свой облик, и свой смысл.
 «Среди славных книг, опубликованных на французском языке, не сыскать другой 
такой, которая имела бы так много ошибок и искажений, как книга Вийона. Меня 
просто изумляет, почему парижские печатники так небрежно относятся к текстам 
лучшего поэта Парижа.
 Мы с ним очень не похожи друг на друга, но из приязни к его любезному 
разумению и из благодарности к науке, обретенной мною во время чтения его 
творений, я хочу им того же блага, что и моим собственным произведениям, если 
бы у них оказалась такая же печальная судьба.
 И столько я в них обнаружил погрешностей в порядке куплетов и строф, в 
размерах и в языке, в рифме и в смысле, что я нахожусь в затруднении, следует 
ли мне больше жалеть подвергнутое такому жестокому поруганию творение или же 
тех невежественных людей, которые его печатали».
 Так рассуждал в прологе к изданию 1533 года Клеман Маро, поэт из Кагора, 
который отнюдь не считал недостойным своего таланта сделаться первым  научным  
редактором-издателем Франсуа Вийона.
 А тот, кто называл себя «добрым сумасбродом», постепенно становился легендой. 
Он выглядел шутом, клоуном; в лучшем случае — забавным сумасбродом, а в худшем 
— простаком. Элуа д'Амерваль, регент орлеанского собора Святого Креста, 
являвшийся одновременно автором длинной мессы и латинского мотета в честь Жанны 
д'Арк — в 1483 году ему была поручена организация праздника 8 мая — и 
стихотворной «Книги дьявольщины» на французском языке, считал Франсуа Вийона 
всего лишь шутником.



   Когда— то Франсуа Вийон,
   Что так в науках был силен,
   В речах искусен и горазд
   На шутки, смог в последний раз
   Париж потешить, завещав
   Свое добро, своим вещам
   Хозяев новых подобрав:
   Велел из этого добра
   Он все свои очки отдать
   «Слепцам» — чтоб было тем читать
   Удобней сложенный им вздор  [2]  .



 Интересно, понял ли сам Амерваль, что, завещая очки слепым, чтобы те могли 
легче разобрать на кладбище, «где тать, а где святой гниет в гробу», Вийон 
обращал внимание на заведомую бессмысленность подобного мероприятия. Любитель 
фарсов торжествует над моралистом. Читатель смеется над очками, 
предназначенными слепым. Он забывает и о неразрешимой проблеме различения добра 
и зла, равно как и о том, что у добрых и злых в конечном счете один удел. Мы 
явственно слышим смех поэта. И не чувствуем никаких следов усталости. 
«Сумасброд» оказался шутником. Стало быть, Вийон попался в собственную западню.
 И Рабле оставалось лишь воспроизвести два легендарных эпизода из его 
последующей жизни: те, где речь идет о сен-максанском скандале и о ночном 
горшке. А двумя годами позднее Брантом соглашался признать за поэтом любви и 
смерти только славу искусного сочинителя острот.
 Представление о нем изменилось, когда появилась комедия характеров. Подобно 
адвокату Патлену — создателем которого в ту пору его еще никто не считал, — 
Вийон оказался фигурой символической. Это тип хитреца, шутника, плута и даже 
мошенника, скрывающегося под маской простака. Персонаж, выведенный в «Патлене», 
притворяется непонимающим, когда его призывают расплатиться. Что же касается 
мэтра Франсуа, то он выглядит более изобретательным. Бурдинье, один из 
современников Рабле, упоминает о «хитрых проделках Вийона».
 В конце XV века и позднее, по крайней мере вплоть до тридцатых годов 
следующего столетия, у клиентуры книгонош большим успехом пользовалась, 
конкурируя с многочисленными изданиями «Большого завещания» и работая на 
укрепление легенды Вийона, книга «Сборник рассказов об обедах на даровщинку 
магистра Франсуа Вийона и его компаньонов». Поэт в ней выглядит предводителем 
веселой ватаги плутов невысокого полета, склонных за неимением денег поесть за 
чужой счет, без зазрения совести высмеивающих богатых горожан, и знать, и 
разного рода зевак, не принося им чрезмерного вреда. Иными словами, у 
состоятельного люда, садившегося читать, предварительно крепко заперев двери, 
представление о нем складывалось как о некоем достаточно симпатичном сорванце.