более определенно о Жаннетте Кошро, жене могущественного чиновника. Это она 
сделала из поэта «каймана», бродягу. Не говоря уж о том, что она ввергла его в 
отчаянье. О чем тут речь: о деньгах, о любви?
 Вийон изощряется в своей игре. Он использует замену. Когда-то он завещал Итье 
Маршану «стальной кинжал» — шпагу, конечно, но также на жаргоне, выдуманном 
добрым парижским людом, мужской член, даже фекалии. Короче, непристойный дар 
для слишком счастливого соперника… Теперь поэт возвращается к завещанному. 
«Кинжал» предназначается адвокату Шаррьо, несчастному герою недавнего 
происшествия — неожиданной смерти его сына, — но также товарищу по лицею, 
ставшему модным адвокатом. Возможно, Шаррьо отказался помочь старому товарищу, 
впавшему в нищету. А возможно, стал вероломным соперником влюбленного Вийона, 
более удачливым, чем его друг. Что касается Маршана, он удовольствуется «De 
profundis» [ «Из глубины» (лат.) — начало католического псалма. ] в память о 
его любовнице.



   Итье Маршану подарил
   Я в дни былые свой кинжал;
   Теперь стихи я сочинил,
   Чтоб он мотив к ним подобрал,
   О той, кого Итье знавал,
   Сей De profundis без имен :
   Я называть ее не стал,
   Чтобы меня не проклял он  [241]  .



 «De profundis» — это только для отвода глаз. Вийон оставляет новому любовнику 
своей старой подруги Катрин де Воссель — если только действительно речь о ней — 
рондо «О смерть, как на душе темно!», сочиненное им, Вийоном, ради прекрасных 
глаз своей подруги. Катрин живехонька, а та, кого любил Вийон, мертва. Но можно 
предполагать, что с его смертью — или отъездом (отходом: не будем забывать 
двойственный смысл этого слова) — тот, кто займет место Вийона, не будет 
обладать талантом, необходимым, чтобы отдать ему должное. Грозное завещание 
Вийона Итье Маршану — это лишить его любовного вдохновения. Пощечина, наотмашь, 
бьет глупого Маршана и задевает Катрин, которая его предпочла другому.
 Но Вийон щадит все-таки даму, когда оскорбляет ее нового любовника. Лишив его 
«кинжала», который мог бы ему быть полезен, Вийон умалчивает о «чехле». 
Нетрудно догадаться, что такое чехол…



   Затем, получит пусть, вдвоем
   С Итье Маршаном, мой кинжал
   Наш адвокат Шаррьо Гийом,
   А сверх того один реал
   Ему за труд я завещал;
   И пусть еще получит, коль не
   Доволен тем, что мало дал,
   Звон тамплиерской колокольни  [242]  .



 Шаррьо не отделывается так просто. К «кинжалу», отданному на службу тому, кто 
в нем нуждается, поэт добавляет реал, золотую монету. Ее подняли с пола храма 
или украли на большой дороге. У читателя не остается никакого сомнения насчет 
дополнительных «даров»: «чтобы его кошелек раздуло». Так что Катрин или 
кто-нибудь еще может перейти из рук Итье Маршана в руки Гийома Шаррьо.
 По мере того как шутка начинает перерастать в откровенную атаку, Вийон делает 
ее все более язвительной, он отказывается от простой игры слов наподобие той, 
что велась им в «Малом завещании», когда он обыгрывал название лавок и 
возникавшие в связи с этим образы. Теперь он заменяет имена партнеров в этих 
гротесковых дарах именами животных, что изображены на вывесках таверн. «Мул» 
становится «Клячей». Но «Белый конь» преобразуется в «Красного осла», супруга 
меняет таким образом «ленивого» мужа на распутного любовника.
 Не является ли это плутовство пересмотром подношений? Нисколько. Знатоки легко 
разгадают, что поэт ведет речь о муже-рогоносце и распутной жене.



   Затем, подарок всех щедрей,
   К чете Аман любовь храня,
   Им оставляю, чтоб детей
   Они плодили и, меня
   Напрасно больше не кляня,
   Утешились любовным пылом:
   Ей дам не «Зебру», а коня,
   Ему — не «Мула», а кобылу  [243]  .