Всех смерть хватает без разбора.



 Это месть голодных животов. Она вырастет у Вийона в литанию, где он скажет, 
что слава тех или иных деяний развеется, как дым; это две баллады: «Баллада о 
дамах былых времен» и «Баллада о сеньорах былых времен». Смерть уничтожает 
заблуждения, питающие одну великую иллюзию.



   Увы, без толку я речист:
   Все исчезает, словно сон!
   Мы все живем, дрожа как лист,
   Но кто от смерти был спасен?
   Никто! Взываю, удручен:
   Где Ланселот? Куда ни глянь -
   Тот умер, этот погребен…
   Но где наш славный Шарлемань?  [189]  



 Любовь к жизни — вот что мстит за бедняка, за его нищету. Лучше жить бедным, 
чем умереть богатым. Обращение к имени Жака Кёра говорит об этом реванше 
отверженного.



   Что нам тягаться с Жаком Кёром!
   Не лучше ль в хижине простой
   Жить бедняком, чем быть сеньором
   И гнить под мраморной плитой?  [190]  



 Из своего путешествия на кладбище Невинноубиенных младенцев, где на стене 
часовни изображена «Пляска смерти», Вийон вынес один урок: жизнь и смерть — две 
сменяющие одна другую формы одной и той же реальности, которая является 
условием бытия. Смерть — или мертвый, об этом будут долго рассуждать, — 
увлекает живого, и две фигуры сменяют одна другую в течение долгой фарандолы, 
как и в «Завещании», где под конец появляется несчастный, умирающий поэт: его 
«я» просматривается сквозь вереницу других лиц, тех лиц, которым несуществующий 
дар поэта достаточен как атрибут их существования. Ростовщик из «Пляски» несет 
кошелек на шее, а ростовщики Вийона получают добрый совет, сопровождаемый игрой 
слов…
 Пируэты, выделываемые поэтом, стоят упражнений акробатов. Гротеск, который мы 
у него находим, — не что иное, как человеческая приниженность.
 Смерть в «Пляске» не порождает надежды, в иконографии XV века запечатлено не 
много случаев Воскресения. Смерть живет, а живой мертв. Движение живых к Смерти 
порождает иллюзию жизни. Ответ Вийона мы находим в «Балладе истин наизнанку»: 
нет ничего истинного в этом мире. Поэт, покорный судьбе, не славословит 
отчаяние, однако он оставляет «Балладе Судьбы» право высказать свою точку 
зрения:



   Тебе ли на Судьбу роптать, Вийон  [191]  .



 Одной из «истин наизнанку» нет в балладе: она в «Большом завещании», и вот как 
поэт квалифицирует «развлечение», иначе говоря — забаву любовников: «Что плохо 
для души, то хорошо для тела». И Вийон так определил программу этого Малого 
эпикуреизма: «Всё, всё у девок и в тавернах!» Но в час сведения последних 
счетов с жизнью это кажется ему слишком дорогой расплатой.



   Вам говорю, друзья, собратья,
   Кто телом здрав, но хвор душой:
   Тесны пеньковые объятья,
   Бегите от судьбы такой!
   Вам «Со святыми упокой»
   Уже никто не пропоет,
   Когда спознаетесь с петлей…
   А смертный час ко всем придет  [192]  .