вооруженными вийоновской «подзорной трубой», не смогли бы различить, кто из 
покоившихся там людей хороший, а кто плохой.
 Ирония, конечно, относилась к могилам состоятельных людей, а вовсе не к 
благотворительному заведению.
 Все богадельни, начиная с самой знаменитой среди них, с расположенного на 
острове Сите «Божьего дома», пользовались в среде обездоленных несомненным 
уважением: когда кому-то становилось худо, то там можно было найти и миску 
похлебки, и заботу. Так что когда речь заходила о приютах, то Вийон высмеивал 
не сами эти заведения, а нищенствующие ордена, поскольку он, как истинный 
школяр, был не в состоянии избавиться от ненависти к людям, которые сами едят 
гусей, а беднякам оставляют в лучшем случае кости, а в худшем — ничего.



   Затем, не знаю, что и дать
   Приютам и домам призренья.
   Здесь зубоскальство не под стать:
   Хватает бедным униженья!
   Святым отцам для разговенья
   Я дал гусей. Остался… пар.
   И это примут с вожделеньем -
   Для бедных благо всякий дар!  [10]  



 Ирония Вийона становилась еще более язвительной, когда он упоминал в своем 
завещании монахов из нищенствующих орденов и монахинь-бегинок, всех тех, в 
абсолютной бесполезности кого он был искренне убежден: пусть же они жиреют от 
наваристых мясных супов и от сдобных булочек, чтобы затем предаться созерцанию 
под сенью закрытых балдахинами кроватей, то есть чтобы развлекаться с девицами. 
Фарсовое наполнение стихов оказывалось тем более существенным, что поэт сам 
принадлежал к духовенству и предназначал свои стихи в первую очередь школярам.
 Все его читатели слышали про трактат Жана Жерсона «Гора созерцания», а 
некоторые из них, возможно, даже его и читали. Во французском языке есть 
созвучный глаголу «созерцать» глагол, означающий «производить посадку, 
засаживать». Однако Вийон, не очень уверенный, что это слово всплывет из 
подсознания читателей, любящих переставлять слоги в словах, недвусмысленно 
помещал занимающихся созерцанием скоморохов в постель. Так что понять, что 
именно Вийон подразумевает под созерцанием, совсем нетрудно…



   Затем, подам святым отцам,
   Что всюду гнут смиренно спины,
   Дань собирая по дворам,
   В Бордо ль, в Париже, — все едино, -
   Им оставляю суп гусиный,
   Чтоб каждый нищий и монах
   Мог после трапезы невинной
   Часок поразмышлять в кустах  [11]  .
   Дословный перевод:
   Затем, нищенствующим братьям,
   Святошам и бегинкам
   Из Орлеана и из Парижа,
   Скоморохам обоих полов
   Завещаю жирные иаковитские супы,
   Омывающие сдобные булочки;
   А потом пусть они под балдахином
   Говорят о созерцании.



 На правом берегу, где духовенство царило не столь безраздельно, как в 
университете, все же достаточно было сделать шаг, чтобы оказаться перед 
порталом какой-нибудь церкви или перед башней какой-нибудь богадельни. В 
значительном количестве присутствовали там и разного рода дома, приютившие 
остатки захиревших орденов, запечатлевшие следы мертворожденных заведений, 
сохранивших лишь название, лишь имя своего святого, лишь алтарь. Например, в 
Сент-Круа-де-ла-Бретонри размещались так называемые «крестоносные братья», 
призванные заниматься выкупом пленных. А вот в монастыре «Белые мантии» еще со 
времен Филиппа Красивого жила одна из разновидностей бенедиктинцев, вопреки 
своему названию одетых в черное, хотя, возможно, какие-нибудь их далекие, 
поселившиеся там при первых Валуа предшественники и облачались действительно во 
что-то белое. Рассредоточившиеся вдоль парижских улиц религиозные заведения 
представляли собой настолько пеструю картину, что рядовой горожанин, как 
правило, лучше знал, что он может встретить либо не встретить в том или ином 
монастыре, чем то, какова каноническая природа этих монастырей и какого они 
придерживаются устава.