чудом спасается — ведь чума в первую очередь убивает детей. Точно так же ему 
удается избежать и гриппа, который иногда тоже убивает, и коклюша, который 
часто поражает рожениц и малолетних детей.
 Однако в его творчестве ни слова о чуме. Вийон и не помышляет бросать 
обвинение злу, которое в той или иной форме унесло часть его поколения. 
Эпидемия — вещь естественная. От нее умирают, но что толку это обсуждать? 
Смерть, о которой говорит поэт, — это то, что поражает человека. Она приходит 
или со старостью, или с виселицей.
 Вийон не обвиняет участь, постигающую всех, он обвиняет Судьбу: она обрушилась 
на него, а другим позволяет процветать. Она убивает, как убивают в бою: 
разборчиво. И, если слушать голос поэта, она еще и хвастается этим.



   Ты вспомни-ка, мой друг, о том, что было,
   Каких мужей сводила я в могилу,
   Каких царей лишала я корон,
   И замолчи, пока я не вспылила!
   Тебе ли на Судьбу роптать, Вийон?
   Бывало, гневно отвращала лик
   Я от царей, которых возвышала:
   Так был оставлен мной Приам-старик
   И Троя грозная бесславно пала…



 Эгоисту Вийону нет дела до смерти, когда он здоров. «Малое завещание» 1456 
года не упоминает о смерти. Зато пятью годами позже она очень беспокоит автора 
«Большого завещания». Но он видит по-настоящему только свою будущую смерть, 
свою собственную старость, мысли о которой отвлекают от любви, свою собственную 
болезнь, которая тащит его к небытию. Проходят эпидемии, но каждый умирает 
только раз.



   Огромна власть моя, несметна сила,
   О, скольких я героев встарь скосила…



 Старость у Вийона — это конец жизни. Время, говорит он, вслед за пророком 
Иовом, исходит как горящая нить. Ничто не вечно в этом так гнусно устроенном 
мире. Час удовольствий минует. Приходит печаль, и воцаряется нищета. В конце — 
смерть.
 Жизнь и город жестоки для старца без занятий. Уже в XIII веке фаблио «О 
разрезанной попоне» представляло нищету как естественный атрибут конца жизни 
буржуа. С этим согласны все: стариков отторгают, изгоняют. С легким оттенком 
жалости поет об этом Тайеван в «Прекрасном путешествии».



   Он не прочь бы в пляс, да все прочь тотчас,
   Он бы в щечку — чмок, да его — за порог  [178]  .



 Худшее в старости — это жизнь. И Вийон принимается набрасывать опус о 
самоубийстве. Только страх ада — единственное, что останавливает старца. Но не 
всегда…



   Ничто не вечно под луной,
   Как думает стяжатель-скряга,
   Дамоклов меч над головой
   У каждого. Седой бродяга,
   Тем утешайся! Ты с отвагой
   Высмеивал, бывало, всех,
   Когда был юн; теперь, бедняга,
   Сам вызываешь только смех.
   Был молод — всюду принят был,
   А в старости — кому ты нужен?
   О чем бы ни заговорил,
   Ты всеми будешь обессужен;
   Никто со стариком не дружен,
   Смеется над тобой народ:
   Мол, старый хрен умом недужен,
   Мол, старый мерин вечно врет!
   Пойдешь с сумою по дворам,
   Гоним жестокою судьбою,