| |
Кажется, он был уже в тюрьме, когда 17 июля 1460 года молодая принцесса Мария,
дочь короля Карла Орлеанского и Марии Киевской, торжественно въезжала в Орлеан.
Перед ней парадным маршем прошли войска, был дан бал. Заключенные были выпущены
на свободу. Вийон принадлежал к тому роду бродяг, которые, стоило свершиться
радостному въезду в город маленькой принцессы, вернулись к своим обычным
занятиям. Так как он чувствовал себя спасенным от веревки, он решил, что случай
самый подходящий, чтобы выразить благодарность.
Я думал: мне спасенья нет,
Я чуял смертное томленье,
Но появились Вы на свет,
И это дивное рожденье
Мне даровало избавленье
От смерти и ее тенет.
Лучшее, что он находит, — это вставить в оправу длинной и путаной похвалы
принцессе стихи, внушенные не так давно угодливостью. Тремя годами раньше Вийон
приветствовал рождение Марии Орлеанской: он берет это сочинение и обогащает его
балладой, где в каждой строчке проглядывает ученость школяра, но где муза
задыхается. Этот литературный опус — не самое сильное произведение поэта, он
увязает в нем. Он цитирует Вергилия и псевдоКатона с таким же успехом, что и
псалмы Давида. Карлу Орлеанскому, происходившему по прямой линии от Хлодвига,
мнится даже, что он новый Цезарь; историческая ошибка тут невольна, а образ —
самое меньшее — неадекватен. Что же до молодой Марии, которую ее родители ждали
шестнадцать лет, она становится «манной небесной». Каждая строка перегружена
подобострастием.
Не побоюсь здесь повториться:
« Nova progenies celo», -
Ведь таковы слова провидца, -
«Jamjam demittitur alto».
Из женщин древности никто
Вовеки с вами не сравнится
Ни мудростью, ни красотой,
Моя владычица-царица!
Вид виселицы заставил поэта забыть о всякой сдержанности. Льстец, попрошайка,
он осмелел, но чувствует себя не в своей тарелке. Он делает ложный шаг в этих
стихах, взятых из поэмы в честь рождения Марии, где он утешает герцогиню, так
как герцог Карл ожидал мальчика — будущий Людовик XII родится в 1462 году, — а
поэма сводится к резюме: если так хочет Бог, значит, все хорошо!
А те, что истины не знают,
Уподобляются глупцам
И спорить с Господом дерзают,
Когда желают сына вам.
Но все Господь решает сам,
Его решеньям нет замены,
И все сие — во благо нам:
Дела Господни — совершенны.
Лучшая часть поэмы состоит, вне всякого сомнения, из этих стихов, написанных,
и это очевидно, перед состязанием; здесь Вийон без всякого кривлянья возносит
похвалу Марии Орлеанской, сливая ее образ с традиционными образами Девы Марии.
Это смешение не навязчиво, но достигает ушей только тех слушателей, для которых
такой словарь обычен. Поэт дает мольбе своего детства унести себя, его
вдохновение сродни вдохновению, с коим написана баллада Деве Марии, которая
превратится в «Большом завещании» в балладу, посвященную старой матери поэта;
он, очевидно, писал ее для самого себя в минуту тоски и отчаяния. Еще раньше,
чем были затеяны ученые игры и придуманы тяжеловатые пошлые сочинения, еще
прежде, чем поэт обнаружит у девочки мудрость тридцатишестилетней женщины,
откроет в ней посланницу Иисуса Христа, прежде чем повторит в тяжеловесном
рефрене «О добром говорить надо по-доброму», 6н пишет (и это самая большая его
удача, полет вдохновения) о слиянии образов двух Марий: небесной и земной, —
обе спасли его от опасности.
|
|
