видное общественное положение, должен иметь собственный дом и своего прокурора. 
Раздел Франции ускорил децентрализацию. Тулузский суд приобрел во время войны 
подлинную самостоятельность, и вот-вот должны были появиться такие же суды в 
Гренобле и Бордо. Вскоре образуется палата высшего податного суда в Руане и 
такая же палата в Монпелье. По мере того как появляются новые независимые 
ячейки, получают жизнь местные органы управления. В то время как Бретань и 
Бургундия начнут чеканить золотые монеты, зная, что это — прерогатива суверена, 
никто уже не будет помышлять о том, чтобы представлять свои дела парижским 
судам, хотя прежде они нашли бы свое разрешение лишь в лоне королевского 
правосудия.
 При таком разграничении функций столицы, когда новые университеты появляются в 
других городах, в провинции расцветает интеллектуальная жизнь, становясь более 
насыщенной и более оправданной. Так как раньше эти города являлись 
административными центрами в то время, когда принц жил в Париже, теперь они 
приобретают столичный облик, привлекая всеобщее внимание, и практика их местных 
органов управления предоставляет им такие же возможности, как городам 
королевским. Так и произошло с Анже, где правил герцог Анжуйский; Нант стал 
столицей герцога Бретонского, а Тулуза при правителе Лангедока Карле Анжуйском, 
графе Мэнском, приобрела подобный статус для наследника венского престола, 
дофина Людовика, будущего Людовика XI.
 Времена величественных башен миновали. Конец тесным жилищам, где придворный, 
лежа на охапке соломы, мечтал о том, когда закончится его служба. С появлением 
артиллерии укрепленные крепости, стоящие на плоской равнине, стали бессмысленны.
 Они открыты врагу и так же ненадежны, как перемирие. Старая крепость по обе 
стороны распростерла свои крылья. Теперь нет нужды «взмывать ввысь» за счет 
плохо защищенных побочных строений. Крепость оберегает привольную жизнь двора, 
сообразующуюся с наступившими временами.
 Искусство жить, развертывающееся в этих рамках, отражает по большей части 
честолюбивые замыслы и капризы принца. Бургундский двор во времена «великого 
герцога Запада» Филиппа Доброго был средством управления и способствовал 
политическому расцвету. Дворы Тараскона и Анже являлись для короля Рене 
прибежищем, прибежищем принца, уставшего от ненужных боев и эффектных разгромов.
 Рене потерял все, что оставалось анжевенцам от их итальянского королевства; 
его удел — тихо радоваться жизни и проводить досуг, извлекая пользу из своего 
таланта и таланта других. Рисовать, танцевать, сочинять стихи — это было 
реваншем за утрату неаполитанского королевства.
 Карл Орлеанский по части рисования не был так одарен, как его анжевенский 
кузен. И он не был королем. Ему, как Рене, не пришло бы в голову составить 
«Книгу турниров», которая прославляла рыцарскую честь и была похвалой храбрости.
 Но долгая праздность дала ему возможность служить своей музе, а собравшимся у 
него поэтам утешить его в его потраченной зазря жизни. У него своя «книга», 
куда он вписывает свои сочинения и сочинения других людей. Ему по душе читать, 
писать и перечитывать.
 Таким образом, «состязание в Блуа» не имеет ничего общего с конкурсами Любви, 
которыми развлекалось рыцарское общество французского XII века и где часто 
состязались — особенно известен в этом смысле 1207 год — в Вартбурге, в 
Тюрингии, лучшие миннезингеры Германии; нет у него ничего общего и с Двором 
Любви, учрежденным 6 января 1400 года Карлом VII — а на самом деле Изабеллой 
Баварской и ее окружением, — дабы исключить «всякий выпад, или насмешку, или 
непочтительность, или игривый упрек», а более точно, дабы разрешить 
литературные тяжбы, если в них замешана честь дамы.
 Но формы поэтического соперничества не сводятся к зрелищному конкурсу. До 
возобновления войн и даже именно из-за отсутствия военного духа у аристократии 
Карл VI прославил свое время множеством поэтических сражений. В 1389 году 
приезд молодого короля в Авиньон всколыхнул общество и дал толчок к написанию 
Жаном Ла Сенешалем «Ста баллад», где рыцари, такие, как граф д'Э и маршал Ла 
Менгр, прозванный Бусико, столкнулись в решении такого простого вопроса: «Как 
любить?»
 В том, что Карл Орлеанский предлагает своим гостям тему для сочинений, нет 
ничего необычного. В свою личную книгу он вписывает свою версию, а его примеру 
следуют и остальные. И речь не идет о зрелищном конкурсе, даже если двор 
собирается вокруг того, кто читает свою балладу или свое рондо. Такие же кружки 
образовывались бы, если бы темы были разные.
 Возможно, что и «Баллада неправдоподобий» тоже родилась из подобного 
упражнения на тему парадоксального аргумента. Карл Орлеанский, как и король 
Рене, с большим уважением относился к Алену Шартье, охотно слушал этого поэта, 
который вдохновлял его; возможно, именно Шартье и предложил тему, 
сформулированную в известном сочинении:



   Опасен только негодяй…



 Вийон подхватывает этот мотив, перефразирует его и делает из него известную 
литанию.