сомнения, у них нет строгой организованности, которая вовсе не соответствовала 
бы их духу авантюризма.
 Дороги средневековой Франции, которые бороздил Вийон, не имеют ничего общего с 
разбойничьими. Двадцатью годами раньше крестьянин, идя к своему полю, рисковал 
жизнью, так же как и гонец, отправляясь из Парижа в Этамп. В 1460 году 
восстановлены торговые отношения. По Сене и Луаре снуют корабли. Дороги удобны 
и для повозок, и для вьючных животных. Но до благоденствия далеко, и в Париже 
пока сокрушаются: преступники все еще совершают небольшие вылазки. Однако они у 
всех на виду, и никто не жалуется, как прежде, на перехваченные средь бела дня 
обозы, ограбленные экипажи, торговцев не трясут как грушу на каждом перекрестке.
 Судов пока не очень много, но они приходят в порт, а набережные порта, как 
речного, так и морского, заново вымощены.
 Бродяге Вийону удается повстречаться с другими шалопаями, но он не из-за 
бродяжничества занимается грабежом.
 Он больше докучает, чем внушает опасения, больше просто бродяга, шатающийся 
без дела, чем задира, больше школяр-голодранец, чем представитель «кокийяров»; 
скорее всего, поэту хотелось казаться тем, чем он на самом деле не был. Не есть 
ли баллады, написанные на жаргоне, школьным упражнением, только в особом 
смысле: жалкие потуги мелкого воришки, который ставит на «большую шайку»? Как 
если бы случайный актер играл роль нищего, удалившегося от дел…
 Мораль жаргонных баллад подтверждает эту мысль. С чего бы вдруг «акуле» 
обращаться к себе подобным с такими наставлениями? Кстати сказать, воры никогда 
не слышали таких вот призывов к осторожности: баллада — не письмо, смешно 
думать, что какого-либо стихотворения Вийона достаточно было, чтобы всполошить 
шалопаев, коим угрожает конкретная опасность. Вообразить, что баллады 
предупреждают об опасности, — в высшей степени надуманно. Преступники, 
действовавшие в районе Парижа, не нуждались в предупреждении о том, что 
полдюжины их коллег принародно повешены.
 Речь идет о морали, о морали, систематически навязываемой — школяр не 
переделает себя, — и о галерее преступников, а она не что иное, как 
«типологизация» вора, под стать трактату о пороках и наказании.



   В Париже, на веселеньком глаголе,
   Черным-черны, болтаются шуты,
   Развеской этой перекатной голи
   Лихие ангелочки заняты.
   Глядят шуты на землю с высоты,
   Их ветер тормошит, едят их мухи -
   Ах, незавидна участь горемык!
   Ведь в бездну ада рвутся напрямик
   Злодеи эти, эти корноухи.
   Не лезь, не лезь в пеньковый воротник!



 Мошенникам, ворам, голодранцам Вийон кричит: «Берегитесь веревки!» Разбойникам,
 убийцам и другим любителям пользоваться разного рода оружием он напоминает о 
том же, но в других выражениях.



   Принц, коль от музыки блатной
   Я вас отвадить не сумею,
   Спознаетесь вы со вдовой,
   Когда палач вам сломит шею.



 Взломщикам, специалистам по сундукам он советует беречь сон буржуа:



   Принц-медвежатник, принц-пролаза,
   Разуй глаза, беря сундук:
   А вдруг хозяин спит вполглаза
   И вскочит на малейший стук?



 Всем он дает мудрый совет: быть всегда начеку. И перво-наперво: не доверяться 
трактирщикам, которые спаивают бедного горемыку, опустошают его кошелек и 
отдают его затем в руки полиции.



   Берегись, голытьба,
   Столба,
   Бойся пеньковой петли,