И досыта клянут потом
   Греховность пирогов и сала.  [153]  





ПОЛУЗАБЫТЬЕ

 Вийон прерывает нить своих размышлений и хватается за другую. Лишился ли он 
чувств? Или забросил свои «завещания», эту полуправду, в угоду настоящей мечте? 
Но разве его «завещания» — это простая придумка? Разве потрясение не есть факт 
возвращения к реальности? Трудно сказать, что произошло с поэтом, но внезапный 
кризис личности поэт воспринимает всерьез, и мы, видимо, должны поступить так 
же.



   Но за молитвой сбился я,
   Как будто мысли мне сковало, -
   Не от излишнего питья…



 Вспоминая свое прошлое, рассказчик повествует о том, что пережил и физическую 
и психическую травму. В Вийоне-человеке внезапно нарушилось интеллектуальное 
равновесие. Словно затормозилась работа мозга. Вийон, верный постулатам 
аристотелевой логики, говорит: «Суждений вид эстимативный, что перспективу нам 
дает».
 Усвоив законы логики — единственное, чем он обязан университету, — Вийон знает,
 что способности человека образуют единое целое и что атрофия одной способности 
ведет к гипертрофии другой.



   А чувства, как на грех, проснулись;
   Затем — фантазия; за ней
   Все органы вдруг встрепенулись!  [154]  



 Поскольку разум застыл, фантазия увлекает поэта. Что такое фантазия, забытые 
ли грезы, а может, его фантазия не что иное, как само «Малое завещание»?
 Что это было: потеря сознания, галлюцинация, эпилепсия? Над этим еще будут 
раздумывать. Сам он будет впоследствии вспоминать о своем «потрясенном 
рассудке». Он достойно перенес испытание.
 Последним его воспоминанием был звон колокола Сорбонны. Он отложил перо, 
помолился. И с этой минуты наступило помутнение рассудка. Пробуждение трудно, 
ибо действительность не имеет ничего общего с фантазией. Чернила замерзли. Очаг 
— без огня. Как же поэт «раздобыл» — оплатил — поленья и хворост? Он поплотнее 
закутался: так греются бедняки.



   Тут мысли спутались в клубок
   И разум мой вконец затмило.
   Я дописать строки не мог:
   Замерзли у меня чернила,
   Порывом ветра погасило
   Свечу, — хотел огонь я вздуть,
   Да где уж там!  [155]  



 Таков образ бедного школяра. Не будем делать из него бродягу. Зима жестока и 
для самых именитых; люди видели, как секретарь Николя де Байе писал в своих 
бумагах, между двумя заседаниями Суда, о трудностях жизни профессионала, когда 
чернила замерзают в чернильницах.
 «Реки сковало льдом, и народ в Париже специально переходил во многих местах 
Сену по льду, как по проезжей дороге. Все время шел снег, причем такого 
обильного снегопада никто никогда не помнил.
 И было очень холодно, так что писцы рядом со своим стулом держали жаровню, где 
разводили огонь, чтобы не замерзали чернила, но чернила застывали на кончике 
пера через каждые два-три слова, так что записывать удавалось с большим трудом».

 У секретаря есть жаровня. У поэта ее нет. Остается только посмеяться над его 
невезением. Так как пришло время заканчивать «Малое завещание», он прибегает к 
выражениям, столь милым сердцу судейских крючков, и берет заглавиями атрибуты 
своей нищенской жизни. Он вкладывает в эти слова не только всю свою 
целомудренную скромность, но и жестокий реализм. У него осталось лишь несколько