| |
приносит клиенту еду и напитки. Есть диалоги, из которых до нас доносится
только одна-другая реплика. Если все идет хорошо, то: «Bene stat» («Добрый
путь»). «Возвращайтесь, когда снова возникнет потребность…» Тон меняется, если
любитель наслаждений оказался скрягой. Тогда грубиян бьет ее по лицу, отбирает
у нее одежду. Женщина пытается сохранить хотя бы пояс. Начинает даже плакать:
она беременна. Мелодрама в полном разгаре.
Вийон не скрывал своей обиды на ту, которую он называл Розой и которая
постоянно что-то у него выпрашивала. А к Марго, давшей ему помимо всего прочего
еще и немного животного тепла, он, напротив, полон нежности. Можно быть
потаскухой и не быть дурным человеком, как можно кормиться от потаскухи и
оставаться ее любовником. Мораль поэта проста: «Не считайте меня ни за дурака,
ни за подлеца».
В той совместной жизни, которую воссоздает «Баллада о Толстухе Марго», в жизни,
о которой невозможно сказать, длилась ли она два месяца или два года, мэтр
Франсуа предстает как маргинальная личность, как изгой, но не как эксплуататор.
Он товарищ по несчастью, а не сутенер. Он «ходит за вином». Это выражение
употреблялось по отношению к мужу, потворствовавшему изменам жены и уходившему
из комнаты — будь то действительно в погреб за вином либо куда-нибудь еще — на
то время, пока жена развлекалась или зарабатывала деньги в супружеской постели.
Говоря о том, что идет за вином, Вийон подчеркивает свою активную роль в деле,
которое он даже называет «нашей коммерцией». Уточняет, что действует «от
чистого сердца». Еще немного, и он назвал бы это работой!
Слуга и «кот» толстухи я, но, право,
Меня глупцом за это грех считать:
Столь многим телеса ее по нраву,
Что вряд ли есть другая, ей под стать.
Пришли гуляки — мчусь вина достать,
Сыр, фрукты подаю, все что хотите,
И жду, пока лишатся гости прыти,
А после молвлю тем, кто пощедрей:
«Довольны девкой? Так не обходите
Притон, который мы содержим с ней».
Но не всегда дела у нас на славу:
Коль кто, не заплатив, сбежит как тать,
Я видеть не могу свою раззяву,
С нее срываю платье — и топтать,
В ответ же слышу ругань в бога мать
Да визг: «Антихрист! Ты никак в подпитье?» -
И тут пишу, прибегнув к мордобитью,
Марго расписку под носом скорей
В том, что не дам на ветер ей пустить я
Притон, который мы содержим с ней.
Но стихла ссора — и пошли забавы.
Меня так начинают щекотать,
И теребить, и тискать для растравы,
Что мертвецу — и то пришлось бы встать.
Потом пора себе и отдых дать,
А утром повторяются событья.
Марго верхом творит обряд соитья
И мчит таким галопом, что, ей-ей,
Грозит со мною вместе раздавить и
Притон, который мы содержим с ней.
В зной и в мороз есть у меня укрытье,
И в нем могу — с блудницей блудник — жить я.
Любовниц лучших мне не находите:
Лиса всегда для лиса всех милей.
Отрепье лишь в отрепья и рядите -
Нам с милой в честь бесчестье… Посетите
Притон, который мы содержим с ней. [148]
Вийон не был исключением в своем снисходительном отношении к публичным
женщинам. Их считали «распутницами», но зла на них не держали. Лица,
наблюдавшие за общественным порядком, то есть Прево и его сержанты, старались
сконцентрировать «девочек» в нескольких горячих местах, на нескольких улицах,
где проституция разрешалась с утра до вечера, а с наступлением ночи за нее
штрафовали. По правде говоря, бордели при тавернах либо в домах — иногда
составлявших целые улицы — имелись в каждом квартале. Большое их сосредоточение
наблюдалось на острове Сите, рядом с северной башней Собора Парижской
Богоматери и рядом с улицей Глатиньи. Несколько десятков заведений
насчитывалось на левом берегу, вокруг площади Мобер и рядом с монастырем
кордельеров, а также сразу за мостом Сен-Мишель, где располагался так
называемый «бордель Макона». На правом берегу проституция организовывалась
вокруг центрального рынка и тянулась от него до самых подступов к Лувру, а
также располагалась между Гревской площадью и Бастилией. На левом берегу ее
клиентами были холостяки, а на правом — временно одинокие приезжие торговцы.
|
|
