| |
мужей. Жанну Ла Жансьенн, вдову управляющего налоговым ведомством Арнуля Бушье,
называли Жансьеной, тогда как Жанна Ла Рабигуаз получила свою фамилию, выйдя
замуж за адвоката Гийома Рабигуа. Ну а в маленьком мирке лавочек эти тонкости
никого не смущали. Причем часто верх одерживала профессия. Названия ремесел
превращались в фамилии или, скорее, в имена мужчин и женщин, но превращения их
были неполными, так что человеком XV века они воспринимались иногда как
разновидность широко распространенных имен, а иногда как эпитет с весьма
конкретным смыслом. И коль скоро, например, имя Ла Бурсьер означает
«кошелечница», то его носительницу воспринимали прежде всего как торговку
сумками.
Естественно, имели место и ошибки, и недоразумения. Мы, вероятно, так никогда
и не узнаем, почему у парижского булочника Жана Сенто было прозвище Ле Барбье
(«цирюльник»). Может быть, в свободное от основной работы время он еще и брил.
Или же в какой-то момент сменил тазик цирюльника на квашню. А кроме того, по
мере смены поколений менялись и профессии, а имена оставались. Жан Бушье
(«мясник») занимался изготовлением обуви, Жан Шанделье («свечник») исполнял
функции прокурора в Шатле, Пьер Кордье («канатчик») был мясником, а его брат
Жан Кордье имел бакалейную лавку, Этьен Фурнье («печник») был суконщиком, а
Гийемен Лe Фурнье — бакалейщиком. Жан Лe Шанжер («меняла») тоже работал
суконщиком, Жан Ле Мерсье («галантерейщик») — пекарем, а Роже Ле Пеллетье
(«скорняк») — ткачом.
Такая вносящая путаницу в имена передача их по наследству практически не
касалась замужних женщин. Надо сказать, что у мужчин наследование
благоприобретенных имен порой происходило параллельно с наследованием ремесла,
что объяснялось передачей по наследству инструментов труда. Никто не удивлялся,
когда какого-нибудь проживавшего рядом с церковью Сент-Андре-дез-Ар цирюльника
звали Колен Ле Барбье.
Поскольку фамилии тогда еще несли на себе печать своего происхождения, они
менялись по родам и склонялись как какие-нибудь простые существительные или
прилагательные. Так, нотариус, записывая имя сестры Жана Ле Гуа, ставил его в
родительном падеже, в результате чего получалось «сестра дю Гуа». А хорошо
известные в Гревском порту братья Ле Норман, специализировавшиеся на торговле
дровами, при записи — когда речь шла о них обоих — меняли артикль единственного
числа на артикль множественного числа, и сама фамилия ставилась тоже во
множественном числе. При таком положении вещей не было ничего удивительного ни
в том, что имя супруги Гийома Рабигуа ставилось в женском роде и превращалось в
Рабигуаз, ни в том, что прозвища Оружейница, Перчаточница или Колбасница
становились практически настоящими фамилиями.
Оружейница, которой Вийон предоставил слово в своем «Завещании», считалась в
Париже начала века личностью весьма популярной. Родилась она, похоже, в 1375
году, а уже в 1393 году имя Оружейница замелькало в скандале, поскольку ее
квартирному хозяину Николя д'Оржемону, очевидно являвшемуся к тому же еще и ее
любовником, пришлось выгнать ее из расположенного близ Собора Парижской
Богоматери дома под вывеской «Лисий хвост». Пятьдесят лет спустя от былой
Оружейницы осталась только ее тень, и вот на ней-то Вийон и остановил свой
выбор, дабы она рассказала о тяготах существования женщины, наблюдающей за
бегом времени.
Мне никогда не позабыть
Плач Оружейницы Прекрасной,
Как ей хотелось юной быть
И как она взывала страстно:
«О, увяданья час злосчастный!
Зачем так рано наступил?
Чего я жду? Живу напрасно,
И даже умереть нет сил! [144]
Кто же мешал ей наложить на себя руки? Кто мешал покончить с собой? Старуха не
пожелала ответить. Только она сама, и это ей прекрасно известно. Так или иначе,
но любовник ее умер, и на свете не осталось ни одного человека, который
высказал бы ей свою признательность за былые радости.
Он умер тридцать лет назад,
И я с тоскою понимаю,
Что годы вспять не полетят
И счастья больше не узнаю.
Лохмотья ветхие снимая,
Гляжу, чем стала я сама:
Седая, дряхлая, худая…
Готова я сойти с ума! [145]
Не будем опрометчиво зачислять в проститутки этих девиц, живших в очень
|
|