автора добиться определенного стилевого эффекта. Сталкивание противоположностей 
— это отрицание окружающего мира. «Чего ради?» — выразил впоследствии это 
мироощущение еще один поэт.



   Кто любит солнце? Только крот.
   Лишь праведник глядит лукаво,
   Красоткам нравится урод,
   И лишь влюбленный мыслит здраво  [115]  .



 Однако у метафизики Вийона короткое дыхание. Будучи бунтом против нищеты и 
против виселицы, против предательства и глупости, его личный бунт ни в коей 
мере не походил на революционность. Поэт возражал не против существующего 
порядка, а против того, что ему в этом порядке не нашлось места. В своих 
несчастьях он обвинял планету Сатурн, и никого иного: виновата злосчастная 
звезда, а не ошибка Провидения.



   — Мне больно… -
   Эта боль — судьба моя:
   Гнетет Сатурна тяжкая рука
   Меня всю жизнь! [116] 



 Его мораль внешне выглядела более смелой, чем его философия. Ведь он не лишал 
себя удовольствия шокировать благонамеренную публику. Прославлял мошенников, 
умилялся, глядя на проституток, высмеивал набожную мадемуазель де Брюйер и 
просил всех пьяниц рая втащить к себе наверх «душу покойного славного мэтра 
Жана Котара».
 Однако все это лишь видимость. Аморализм у этого проповедника, каковым был в 
глубине души Вийон, простирался весьма недалеко. В стихах, написанных на 
жаргоне, границы его терпимости проступают довольно явственно, и у закоренелого 
шалопая мы неожиданно вдруг обнаруживаем тот же строй мыслей, что и у мальчика 
из церковного хора. Он не осуждал ни воровство, ни мошенничество. Не осуждал ни 
шулерские игральные кости, ни крюки для вскрытия сундуков. Он просто говорил 
злоумышленникам, своим братьям по несчастью: расплата предстоит тяжелая и, 
скорее всего, цена окажется намного большей, чем полученная прибыль. Эта мораль 
риска была не чем иным, как стремлением сохранить равновесие между разумным и 
чрезмерным.
 Вот Тюска, лейтенант по уголовным делам. Вот «женильщик», то есть тот, кто 
устраивает свадьбу человека с пеньковой веревкой. Мораль Франсуа Вийона — это 
страх перед жандармом и ужас ожидания встречи с палачом.



   Плутающие в плутнях плуты,
   Клянусь: не век вам плутовать.
   Пора отсюда когти рвать,
   Не то, ручаюсь головою,
   Свиданья вам не избежать
   С женильщиком и со вдовою  [117]  .



 Более сурово Вийон в конечном счете судил смертные грехи добропорядочного 
общества. Например, зависть, нередко являющуюся грехом бедняка, он 
безоговорочно причислил — осуждая «завистливые языки» — к разряду преступлений 
против духа, где фигурируют и клевета, и жестокосердие, и умышленное злодейство.
 Так что, позаимствовав из «Романа о Розе» впечатляющий образ «несносных 
языков», наказанных за злословие, Вийон дал волю словесному потоку, чтобы 
рассказать про то, как варят «завистливые языки» во всех сущих ядах мира. Если 
отвлечься от лексики, то можно сказать, что наугад взятый ортодоксальный 
проповедник произнес бы с амвона абсолютно то же самое.


УРОКИ ЖИЗНИ

 Неприятие им куртуазного лиризма означало, что школяр Вийон не может и не 
хочет быть никаким иным поэтом, кроме как поэтом парижским. Мало того, он был 
человеком левобережья, человеком Университета, где охотно прославляли Женщину, 
но отнюдь не Даму сердца. В вышедшей из Столетней войны Франции на лиризм 
смотрели как на явление придворной жизни. Он имел хождение в окружении принцев, 
в том окружении, где Вийону не нашлось места и где он, вероятно, ощущал бы себя 
чужаком. Куртуазный лиризм середины XV века в сознании клирика с улицы Сен-Жак 
ассоциировался, конечно, с провинциализмом, причем несмотря на то, что в