искренне любит все это:
 «Джордж нашел ногой упор, сдул пылинку с одного из стволов, и запах ружейного 
масла вызвал у него дрожь. Он забыл все, даже Элин Белью.
 Но вот тишину нарушил отдаленный шум; из золотисто-зеленой купы деревьев 
вынырнул фазан, летя низко-низко; блеснув на солнце атласным оперением, он 
свернул вправо и исчез в траве. Высоко в небе пролетели голуби. Забухали палки 
по деревьям, и вдруг на Джорджа с шумом стремительно метнулся еще один фазан. 
Джордж вскинул ружье и дернул спуск. Птица на секунду повисла в воздухе, 
судорожно трепыхнулась и с глухим стуком упала на зеленый мох. Мертвая птица 
лежала, залитая солнечным светом, и губы Джорджа растянулись в блаженной улыбке.
 Он упивался радостью бытия».
 В этом отрывке очевидны автобиографические мотивы, отражены воспоминания 
Голсуорси об удовольствиях поры его юности, охоте в Шотландии, каникулах, 
проведенных с товарищами по Оксфорду на куропаточьих пустошах. Он был очень 
метким стрелком, но охота не шла ни в какое сравнение с его любовью к природе и 
животным. Далее в этом же отрывке он описывает раненого зайца, который кричит, 
«как измученный ребенок, что вызывает у некоторых мужчин чувство беспокойства». 
Он сам принадлежал к таким людям. В своих «Воспоминаниях» о спаниеле Крисе он 
объясняет, что произошло:
 «Оттого ли, что часто невольно поступаешь наперекор самому себе (да и он (Крис.
 –  К. Д.)  еще, на беду, целый год жил не с нами), меня вдруг охватило 
неодолимое отвращение – я не мог убивать этих птиц и зверюшек, гибель которых 
так его радовала».
 Характерно, что, заметив у собаки охотничьи инстинкты, Голсуорси ежегодно 
отправлял Криса в Шотландию, чтобы тот получил удовольствие, которое уже 
претило его хозяину.
 Арнольд Беннетт преувеличивал, называя Голсуорси после чтения «Усадьбы» 
«жестоким писателем». Эта книга написана не бесчувственным человеком; на самом 
деле Голсуорси испытывает жалость к своим героям. Он отчетливо видит узость их 
мирка, «пафос» выступлений Хорэса Пендайса, совершенно не осознающего 
ограниченности своего мировоззрения. Читая в церкви псалом, «он попал под 
гипнотизирующее действие собственного голоса и машинально повторял про себя: 
«Это читаю я, Хорэс Пендайс, и читаю хорошо. Я – Хорэс Пендайс. Аминь, Хорэс 
Пендайс!»» Или позже, когда он узнает, что его сын Джордж – игрок! Для мистера 
Пендайса, чье существование замкнулось в Уорлистел-Скайнесе, чьи помыслы были 
прямо или косвенно связаны только с поместьем, чей сын был всего лишь 
претендент на место, которое со временем покинет он, чья религия – почитание 
предков, для мистера Пендайса, которого при мысли о переменах бросало в дрожь, 
не было страшнее слов, чем слово «игрок»!
 Он не понимал, что его система взглядов и была виновницей поведения Джорджа.
 Они выглядят жалко, эти Пендайсы, не говоря уже о системе, частью которой они 
являются. И в то же время в этой системе, в которую входят и их предки, и их 
потомки, ощущается определенная незыблемость. Сидя утром в своей комнате перед 
тем, как идти в церковь, миссис Пендайс видит мужа таким, каков он есть, 
замечает поверхностный характер его переживаний, размышляет о быстротечности и 
незначительности их жизни: «Волосы ее за эти годы подернулись сединой. Они 
побелеют совсем, а она будет все так же сидеть по воскресным утрам, положив на 
колени руки. Настанет день, когда место ее опустеет, и может статься, что 
мистер Пендайс, все еще прекрасно сохранившийся, войдет, забывшись, в ее 
комнату и скажет, как всегда: «Пора, дорогая, не опаздывай»».
 Пендайсы даже в большей степени, чем их городские двойники Форсайты, 
принадлежат миру, который кажется далеким прошлым. «Перемены», которых так 
боялся Хорэс Пендайс, наступили, и две войны нанесли болезненный удар по Англии,
 сметя деревенских помещиков – таких, как Пендайсы, Чеширы из пьесы «Старший 
сын» и Хилкристы из пьесы «Без перчаток».
 Постановка «Серебряной коробки» завершилась с тем же успехом, как и началась: 
на последнем спектакле в апреле присутствовали принц Уэльский с супругой. 
Неудивительно, что после такого триумфа Голсуорси решил создать еще одну пьесу. 
В ноябре, как только была закончена и отправлена в издательство «Усадьба», он 
тут же приступил к работе над второй пьесой – «Джой».
 Должно быть, «Джой» принесла ее автору одно из самых больших разочарований. 
После такого приема двух его последних романов и первой пьесы для Голсуорси 
было неприятным открытием, что его может постичь такая неудача, какой, 
несомненно, была «Джой». И критики, и рядовые читатели так же дружно, как они 
приветствовали ранее успехи Голсуорси, приняли его новую пьесу в штыки. Ада 
реагировала на провал пьесы болезненнее, чем Джон. В ее альбоме вырезок, где 
целые страницы были оклеены рецензиями на «Серебряную коробку» и «Схватку», нет 
ни одного отзыва на «Джой». Ада не была готова к враждебной критике «ее» 
писателя. Она пишет возмущенное письмо Моттрэму, сообщая, как была принята 
пьеса.
 «Дело в том, что критики ее просто не поняли – кроме А. Б. Уолкли, заметившего 
ее достоинства. Всем остальным, видите ли, не хватает их любимых сцен у рампы. 
Очень хорошо. Очень хорошо! Это правда, что в пьесе нет эффектных сцен, она 
написана в очень сдержанной манере... В целом, я возмущена нашими критиками; 
они открыли рты и молча проглотили достоинства Голсуорси, но подняли дикий крик 
по поводу его недостатков...»
 Голсуорси очень не повезло, что самые близкие ему люди были столь восторженно 
и некритично настроены к результатам его творческого труда. Ада, несомненно, 
вникала в детали его работы, в то, как развивается характер его героев. В 
определенном смысле ее критика бывала очень полезной. Но что касается цели и