работу над своей первой пьесой «Серебряная коробка». Он испытывал все большую 
неудовлетворенность началом романа «Усадьба», который тогда даже не имел этого 
названия».
 Кроме работы над гранками «Собственника», Голсуорси в ту пору был занят более 
важной для него проблемой – все намеки и недомолвки этого романа были разгаданы 
и вызвали соответствующую реакцию у членов его семьи, которые были вполне 
узнаваемы. В сентябре, после возвращения в Англию, он получил письмо от своей 
сестры Лилиан, в котором она сообщала, как встревожил ее и сестру роман Джона. 
Помимо того, что она узнала многих прототипов героев романа, ее потрясла та 
откровенность, с которой брат рассказал историю несчастного замужества Ады. Все 
эти дела – такие интимные, сокровенные, если уж так нужно поведать о них всему 
миру, почему бы не воспользоваться для этого псевдонимом? Ее письмо не дошло до 
нас, о его содержании мы можем догадываться по ответу Голсуорси: «Когда я думаю 
о твоем письме в целом, я прежде всего воспринимаю его так: одна душа отчаянно 
взывает к другой, совершенно от нее отличной. Я уже давно знаю, что в основных 
своих взглядах мы очень не похожи. Нас роднят сочувствие к людям и терпимость, 
но, если копнуть поглубже, разница между нами большая. В тебе нет того трезвого 
– или циничного, или сатирического, или объективного начала – назови как хочешь,
 – которое есть во мне. Ты оптимистка, идеалистка. Я же не оптимист и не 
пессимист, а идеалы у меня если и есть, так не те, что у тебя.
 И от искусства мы с тобой требуем разного. Тебе, например, хочется, чтобы 
автор, изображая конфликт, склонял читателя примкнуть к одной из сторон против 
другой. У меня этого нет. Я скорее ощущаю себя своего рода химиком – я более 
холоден, более аналитичен, всегда развиваю какую-то философскую идею и в угоду 
ей готов, можно сказать, исказить свои оценки. Я исхожу из тезиса, что чувство 
собственности не христианское и не очень пристойное чувство. Во всяком случае, 
я всегда занимаю позицию отрицателя, разрушителя. Мне нестерпима сама идея 
безупречного героя, она мне кажется такой банальной, пошлой, а главное – явно 
нефилософской. Возможно, даже вероятно, это недостаток, но это так, и с этим 
ничего не поделаешь. Я не могу воспринимать человека до такой степени всерьез. 
Кое-что в людях мне нравится, кое-что меня восхищает, но если я берусь писать о 
них, то будь уверена, что я не обойду молчанием их темные стороны. Таков мой 
жанр. Изменить я его не могу. Охотно верю, что это тебя огорчает.
 Вопрос о личностях. Неужели ты в самом деле думаешь, что это важно? Если не 
считать тебя, Меб и мамы (ей, пожалуй, лучше не читать мою книгу), никто ведь о 
нас ничего толком не знает и не хочет знать, так что в худшем случае люди 
день-другой поудивляются, почему я выбрал эту тему, а потом забудут. Никто... 
не осведомлен хотя бы настолько, чтобы связать А. и И., тем более что я изменил 
цвет ее волос на золотой.
 ...Эта книга – несомненно, лучшее из того, что я написал, несомненно. И тут я 
подошел к самому трудному в твоем письме.
 По существу, ты говоришь мне: не издавай. Во всяком случае, не в ближайшие 
годы. Прости меня, дорогая, но ты довольно легко касаешься очень болезненной 
темы.
 Если я не издам ее сейчас, то не издам никогда. Через два месяца эта книга 
умрет во мне и уже никогда не воскреснет. Она постепенно умирает уже с мая. 
Начата новая книга. Я просто сужу по другим своим книгам. Ни к одной из них я 
не мог бы вернуться, чтобы переделать ее, растения умерли, потому что их 
оставили без ежедневной поливки. Так будет и с этой книгой. Я не могу и никогда 
не смогу ее переделать.
 Это проясняет картину.
 Вопрос, значит, стоит так: тебе и Меб кажется, что моя книга – святотатство, 
но достаточно ли твердо ваше убеждение, чтобы предать ее огню? Издать ее 
анонимно я не могу, это значило бы и новую мою книгу, и следующую за ней тоже 
издавать анонимно – в них тоже участвуют и «молодой Джолион», и другие».
 Это лишь небольшая часть длинного письма, написанного Голсуорси сестре в 
защиту своего романа; никто, утверждает он, не принадлежащий к их «семейному 
клану», не сможет опознать реальных героев романа, а сестра воспринимает роман 
таким образом лишь потому, что смотрит на него глазами «члена его семьи, ощущая 
в романе пульс жизни этой семьи».
 Мы не знаем, как удалось брату переубедить Лилиан, но 23 марта 1906 года роман 
вышел в свет абсолютно в том виде, в каком его читала Лилиан, и под собственным 
именем автора.
 Младшая сестра Голсуорси Мейбл Рейнолдс в своих «Мемуарах», посвященных брату, 
решительно высказывает собственное мнение по вопросу сходства героев «Саги о 
Форсайтах» с членами их семьи: «Я считаю, что, кроме общеизвестного примера в 
лице старого Джолиона, сходство остальных героев романа с членами семьи 
Голсуорси можно проследить лишь в общих чертах. Мой брат действительно изучил и 
перенес в роман многие характерны особенности и странности наших семейных 
отношений, но каждый представитель семьи был им настолько сильно изменен, что 
мнение, будто хотя бы один из героев «Саги» взят прямо из жизни, абсолютно 
ложное».
 С момента первого знакомства сестер с рукописью «Собственника» до написания 
вышеприведенных строк прошло тридцать лет. Время залечило многие раны, родители 
давно умерли, а сам Джон к своей смерти, наступившей двумя годами раньше, почти 
полностью утратил сходство с «сердитым молодым человеком», впервые написавшим о 
Форсайтах. Джон Голсуорси, кавалер ордена «За заслуги», превратился в одного из 
респектабельных «столпов общества»; в его романах нет гнева, жестоких, 
язвительных персонажей, а лишь усталость и некоторая грусть. Голсуорси понял, 
как это поняли и многие другие до него, что общество может увидеть себя в