лет после ее смерти, запертые в шкатулке вместе со старыми треснувшими очками 
Джона на черном шелковом шнурке и ленточкой от ордена «За заслуги».




 Глава 8
 НАЧАЛО ТВОРЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ


 Десять лет, начиная с 1894 года, Голсуорси, по его собственному выражению, 
находился «в оковах». Его занимали только две вещи – литература и любовь к Аде, 
но к каким непредсказуемым результатам приведут обе эти страсти? У него были 
сомнения, причем очень серьезные, относительно того, что дело его жизни – 
писать книги; характер его отношений с Адой также был очень неопределенный и не 
мог удовлетворить его.
 Пока он все еще работал в адвокатуре и в 1894 году имел собственный кабинет в 
Пейпер-Билдингз, № 3, в Темпле. В наброске к речи, подготовленной Голсуорси 
много лет спустя для произнесения при получении Нобелевской премии, он 
вспоминает «маленькую узкую комнату в «Иннер-Темпле» в Лондоне, которая 
именовалась моим «кабинетом» и благодаря которой существовал мелкий клерк по 
имени, кажется, Джордж. В этой комнате, похожей на монашескую келью, я написал 
начальные и, как это ни странно, последние страницы своего первого 
произведения».
 Примерно в то же время Голсуорси ушел из родительского дома на Кембридж-гейт, 
№ 8 (хотя время от времени он туда возвращался, возможно, тогда, когда менял 
квартиры). Его первое собственное жилье находилось на Пэлэс-стрит, № 3, в 
Бакингем-гейт, он снимал его вместе с однокашником по Оксфорду Джорджем Монтегю 
Харрисом. Харрис, написавший воспоминания о Голсуорси для книги Мэррота, 
отмечает, что уже тогда он проявлял повышенный интерес к жизни рабочих; он 
«любил поздно вечером бродить в бедных районах города, прислушиваться к 
разговорам тамошних жителей, иногда заходил в ночлежки». Он подчеркивает также 
полное отсутствие у Голсуорси интереса к политике, причем до такой степени, что,
 когда Харриса в 1895 году выдвинули кандидатом на выборах в парламент, «он 
(Голсуорси) совершенно не помогал мне, не интересовался развитием событий в 
день выборов, а когда я после всего вернулся домой, он читал книгу и даже не 
спросил меня о результатах голосования». Неудивительно, что даже спустя столько 
лет Харрис чувствовал обиду, вызванную равнодушием к его делам со стороны 
Голсуорси.
 Но Джордж Харрис не имел представления о переживаниях самого Голсуорси в это 
время. 1895 год стал решающим в отношениях с Адой. Шаг, на который они решились,
 прочно связал их, прочнее, чем если бы это был брак. Голсуорси постоянно 
чувствовал безграничное доверие к нему Ады, решившейся на такое; это доверие в 
будущем стало для него нелегкой ношей.
 И не случайно именно в том же году он завершил свою недолгую службу на 
юридическом поприще; с этим было покончено. Известно, что за все время он вел 
всего лишь одно дело, да и то было поручено ему его родственниками по просьбе 
отца. Это была петиция, не требовавшая защитника, и разбирательство дела в суде 
заняло всего несколько минут; тем не менее старый мистер Голсуорси появился в 
суде, чтобы присутствовать при успехе сына. Родители Голсуорси с разочарованием 
отнеслись к его решению оставить юриспруденцию. Бланш Голсуорси считала, что 
литература не такое «хорошее» занятие, как адвокатура. На вопрос Георга Саутера 
она ответила, что не хочет, чтобы ее сын стал знаменитым писателем.
 Именно появление Ады в жизни Голсуорси способствовало принятию этого решения. 
Он полностью посвятил все свое время и силы творчеству. Отец определил Джону 
скромную, но достаточную сумму на содержание, а учитывая то, что какие-то суммы 
он мог заработать и сам, начинающий писатель мог вести вполне обеспеченную 
жизнь [30] . Форд Медокс Форд пишет, что Голсуорси был «умеренным во всем», но 
это была умеренность достатка: «небольшая холостяцкая квартира, небольшая 
конюшня, пил он немного и одевался с той тщательно продуманной небрежностью, 
которая была тогда в моде». Но Форд, как и многие другие собратья Голсуорси по 
перу, совершенно не завидовал его материальному благополучию.
 У Ады было подлинное призвание поощрять в других людях таланты; не только 
Голсуорси нашел в ней понимание и сочувствие, за свою жизнь она приняла участие 
в судьбе еще нескольких писателей. Особенно помогала она сыну своего 
доверенного лица Ральфу Моттрэму, чьи стихи Ада оценивала и анализировала 
сначала самостоятельно, а затем вместе с Джоном: «Покажите мне другие Ваши 
работы – в тех, которые я видела, я верю в сказанное, но у меня есть замечания 
по поводу композиции...» – и позднее: «Надеюсь, я смогу быть Вам полезной – я 
думаю, это мое предназначение – быть кому-то полезной, и это очень важно для 
меня». Конрад также считал ее мудрым советчиком и своим другом, одно время они 
даже работали вместе над переводами рассказов Мопассана.
 Но, конечно,  ее  писателем, главной ее заботой с первых же дней их дружбы 
стал Джон Голсуорси. Как только она узнала о его тайных мечтах о литературе, 
она решительно поверила, что он станет когда-нибудь великим писателем – 
несмотря на то, что его первые пробы пера были достаточно слабыми. Когда 
Голсуорси посвятил «Сагу о Форсайтах» именно ей – «без чьего воодушевления, 
сочувствия и критики я не смог бы стать даже таким писателем, какой я есть», – 
он сделал это с абсолютной искренностью и убежденностью в сказанном. Более того,
 это был долг, который он так и не сумел вернуть; иногда груз благодарности