то он и в самом деле один из них. В 
этом сказывалось его вечное стремление к лицедейству, жившее в нем актерство. 
Многие отме­чают эту особенность писателя – соответственно нарядившись, 
исполнять перед самим собой ту или иную роль. Здесь Стивенсон выступал как бы 
после­дователем теории творчества своего любимого Кольриджа: поэт должен уметь 
вживаться в чужое созна­ние и полностью перевоплощаться в своего героя.
 Но ведь такая способность художника приносит и великое счастье, и великую боль.
 Разве Бальзак умер не оттого, что был замучен поступками своих вымышленных 
героев? А Флобер? Больше всего он боялся «заразиться взаправду» переживаниями 
своих персонажей, испытывая в то же время огромное на­слаждение «претворяться в 
изображаемые существа». Точно так же Э.-Т.-А. Гофман, когда творил образы своих 
фантазий и ему становилось страшно, просил жену не оставлять его одного. Над 
порожденными собственным воображением героями обливался сле­зами Ч. Диккенс, 
мучился Г. Гейне и страдал Ф. До­стоевский. Они были актерами в самом подлинном 
смысле этого слова в окружении огромной и пестрой толпы созданных ими образов.
 Мечтатель Стивенсон щедро наделял себя в твор­честве всем, чего ему 
недоставало в жизни. Часто прикованный к постели, он отважно преодолевал удары 
судьбы, безденежье и литературные неудачи тем, что отправлялся на крылатых 
кораблях мечты в безбрежные синие просторы, совершал смелые по­беги из 
Эдинбургского замка, сражался на стороне вольнолюбивых шотландцев. Романтика 
звала его в дальние дали. Увлекла она в плавание и героев «Острова сокровищ».
 Теперь он жил одним желанием, чтобы они до­плыли до острова и нашли клад 
синерожего Флинта. Ведь самое интересное, по его мнению, – это поис­ки, а не то,
 что случается потом. В этом смысле ему было жаль, что А. Дюма не уделил 
должного места поискам сокровищ в своем «Графе Монте-Кристо».
 Под шум дождя в Бремере было написано за пят­надцать дней столько же глав. 
Поистине рекордные сроки. Однако на первых же абзацах шестнадцатой главы 
писатель, по его собственным словам, позор­но споткнулся. Уста его были немы, в 
груди – ни слова для «Острова сокровищ». А между тем мистер Гендерсон, издатель 
журнала для юношества «Янг фолкс», который решился напечатать роман, с 
не­терпением ждал продолжения. Но творческий про­цесс прервался. Стивенсон 
утешал себя: ни один ху­дожник не бывает художником изо дня в день. Он ждал, 
когда вернется вдохновение. Но оно, как видно, надолго покинуло его. Писатель 
был близок к отчаянию.
 Кончилось лето, наступил октябрь. Спасаясь от сырости и холодов, Стивенсон 
перебрался на зиму в Давос. Здесь, в швейцарских горах, к нему и пришла вторая 
волна счастливого наития. Слова вновь так и полились сами собой из-под пера. С 
каждым днем он, как и раньше, продвигался на целую главу.
 И вот плавание «Эспаньолы» завершилось. Кон­чилась и литературная игра в 
пиратов и поиски со­кровищ. Родилась прекрасная книга, естественная и жизненная,
 написанная великим мастером-повест­вователем.
 Некоторое время спустя Стивенсон держал в руках гранки журнальной корректуры. 
Неужели и этой его книге суждено стать еще одной неудачей? Поначалу, казалось, 
так и случится: напечатанный в журнале роман не привлек к себе ни малейшего 
внимания. И только когда «Остров сокровищ» в 1883 году вышел отдельной книгой 
(автор посвятил ее своему пасынку Ллойду), Стивенсона ждала за­служенная слава. 
«Забавная история для мальчишек» очень скоро стала всемирно любимой, а ее 
создате­ля – РЛС – Роберта Льюиса Стивенсона – при­знали одним из выдающихся 
английских писателей. Лучшую оценку в этом смысле дал ему, пожалуй, Р. Киплинг, 
написавший, что творение Стивенсо­на – «настоящая черно-белая филигрань, 
отделан­ная с точностью до толщины волоска».

 ШАНСИЛАУ, или ВСТРЕЧИ КАМОЭНСА С ПИРАТАМИ

  Изгнание 
 С моря силуэт сегодняшнего Макао (Аомынь) выглядит вполне современно – над 
городом возвы­шаются громады многоэтажных зданий. Однако при ближайшем 
рассмотрении становится очевидным внешнее его своеобразие. Проявляется оно 
прежде всего в обилии католических церквей и старинных зданий, построенных в 
западном стиле, напоминаю­щих о четырехсотлетнем господстве португальцев на 
этом клочке азиатской земли.
 Впрочем, немало здесь и процветающих буддий­ских храмов. В остальном же облик 
Макао типично китайский: скопление лачуг, всякого рода лавочек и мастерских 
мелких ремесленников. В китайских кварталах на улочках оживленно и шумно. 
Особенно многолюдно в этих районах бывает в дни традици­онных праздников. 
Туристические бюро всячески рекламируют красочные карнавалы с причудливыми 
масками, иллюминацией и множеством танцующих.
 Надо сказать, что туристская индустрия развива­ется в Макао чрезвычайно быстро.
 Многих привле­кают сюда прежде всего игорные дома. Местные ка­зино битком 
набиты состоятельными гостями из За­падной Европы, США, Австралии и 
Юго-Восточной Азии.
 На рекламных проспектах – богатые отели, шикарные лимузины и улыбающиеся 
красотки. Здесь и катера на подводных крыльях, доставляющие пассажиров из 
Гонконга, новый паром, курсирующий в бухте Чжуцзянкоу между Макао и Гонконгом, 
золотые пляжи и, нако­нец, двухкилометровый мост, соединяющий остров Тайпа с 
Макао.
 Но где же одна из главных достопримечательнос­тей Макао – знаменитый грот 
Камоэнса, в кото­ром, по преданию, великий поэт прожил не один месяц? О нем в 
проспекте для туристов сказано весьма кратко. Не говорится и о том, каким 
образом поэт оказался на юге Китая, за тысячи миль от родной Португалии. 
Восполним этот пробел и обратимся к его биографии. Она тем более поразительна, 
что певец Лузитании побывал здесь, по представлениям тогдашних европейцев, на 
краю света, у самой восточной каймы «бахромы мира», в