Кирилл Королев

Скандинавская мифология. Энциклопедия

Викинги некогда приводили в трепет всю Европу. Начав с покорения ближайших 
соседей, норманны, то есть «северные люди», ни много, ни мало изменили «вектор 
цивилизации». Юг нес на Север утонченность культуры, многочисленные технические 
достижения и религию Белого Бога; Север же коренным образом изменил этническую 
карту Европы, наладил морские коммуникации с опорой на Балтику и Северное море 
— и утвердил на пространстве от Тронхейма до Таррагоны и от Новгорода до 
Нормандии свой кодекс чести и свою веру, которая позднее стала именоваться 
«мифологией викингов».
Одноглазый хитрец Один и могучий Тор, коварный насмешник Локи и прекрасная 
Фрейя, светлый бог Бальдр, мировой змей Йормунганд и многие, многие другие — 
все это мифопоэтическая традиция Севера, иначе — скандинавская мифология.


ПРЕДИСЛОВИЕ



МИФОЛОГИЯ ВИКИНГОВ: героический Север и его предания

Всякая мифология — плоть от плоти народа, ее создавшего. В ней, как в зеркале, 
отражаются характер народа-родителя, ценности, которые он превозносит и лелеет,
 — и антиценности, им порицаемые и отрицаемые; также мифология, точнее, самый 
ее дух, находится в непосредственной связи со средой обитания народа-мифотворца.
 И весьма любопытно сравнивать между собой мифологические системы разных 
народов, обнаруживая в последних упомянутые выше соответствия и 
противопоставления. Особенно богатый материал для сопоставлений подобного рода 
дает Европа — по причине своей компактности в сравнении с другими материками. 
Чем дальше на север от колыбели цивилизации — Средиземноморья, — тем суровее 
становится дух мифологии, тем жесточе делаются боги, кровопролитнее битвы, 
трагичнее конфликты и безнадежнее судьбы. И своего апогея это «нарастание 
драматизма» достигает в мифологии крайнего европейского Севера — в мифологии 
скандинавов.

Как писал А.Я. Гуревич в предисловии к русскому изданию «Старшей Эдды» в 
«Библиотеке всемирной литературы», «образ мира, выработанный мыслью народов 
Северной Европы, во многом зависел от образа их жизни. Скотоводы, охотники, 
рыбаки и мореходы, в меньшей мере земледельцы, они жили в окружении суровой и 
слабо освоенной ими природы, которую их богатая фантазия легко населяла 
враждебными силами. Центр их жизни — обособленный сельский двор. Соответственно 
и все мироздание моделировалось ими в виде системы усадеб. Подобно тому как 
вокруг их усадеб простирались невозделанные пустоши или скалы, так и весь мир 
мыслился ими состоящим из резко противопоставленных друг другу сфер…»
[1]
Достаточно сравнить картину скандинавского мифологического мироздания с 
аналогичной картиной, допустим, мифологии греческой, чтобы почувствовать 
разницу в мировосприятии народов: студеное безлюдье с редкими хуторами у 
скандинавов — и напоенные солнцем, плодородные, густо заселенные земли у греков.
 «Несовпадение менталитетов» столь очевидно, что поневоле усомнишься в 
правомерности отнесения и греческой, и скандинавской мифологических систем к 
общей индоевропейской мифопоэтиче- ской традиции.

* * *

Первые упоминания о Скандинавии в истории Европы относятся к античности. 
Древнегреческие моряки рассказывали о плаваниях на север к Фуле Крайней — 
вероятнее всего, под Фулой подразумевалась западная часть Норвегии или Исландия.
 Для греков Фула означала предел познанного (и познаваемого) мира; она служила 
границей Ойкумены. На Фуле, верили греки, обитали загадочные и благословенные 
богами гипербореи, у которых, бывало, гостил Аполлон
[2]
.


При этом Фула, несмотря на окружавший самый остров и его жителей ореол 
богоизбранности, была для греков варварской землей, подобной Фракии на востоке, 
Персии на юге или Иберии на западе. Более того, она находилась в «студеном 
поясе», в котором, как учил Аристотель, обыкновенные люди жить не могут — 
слишком уж холодно. И это обстоятельство изрядно умерило интерес греков к 
новооткрытой территории: остров нанесли на карту — и тем ограничились: 
повторить маршрут Пифея, обогнувшего Галлию и Британию и добравшегося до Фулы, 
охотников не нашлось. Постепенно Фула словно бы «выпала» из Ойкумены — как 
выяснилось впоследствии, на добрый десяток столетий
[3]
.