|
славы асов. «Ровней держи чашу!»
… «Держи чашу, Один!» прошипел Мимир. «Какого совета ты хочешь? Окривев, ты
стал вполовину глупее? Ты спрашивал меня, когда вместо того, чтобы идти к
норнам, поперся к мертвой безумной, вздорной бабе? Вельве, что была зла на весь
мир и на тебя лично, ас? Ты спрашивал меня - верить ли ей? Или ты так решил
проявить комплекс вины за смерть сына? Решил, что весь мир виноват и
заслуживает Рагнарека? Кто заставил тебя поверить ее бредням и придать силу
пророчества ее болтовне?». Никто. Мимир был прав – он по- другому не умел.
Однажды принятое в вере становится неизбежным. И не важно на чем основана вера
– на страхе, надежде, мести, вине… Не поняв Судьбу – Урд, сделав неверный выбор
– Верданди, Один теперь должен исполнить Долг – Скульд. Может и не было бы
Рагнарека, не поверь он в него. Но Один поверил и норны должны были затянуть
паутину судьбы петлей на его шее. «Спеши, Один! Фенрир скоро захлебнется слюной,
и умирать будет значительно сложнее!» - посоветовал Мимир. «Пора! Сто раз не
умереть, один уже был, а нового уже ничего не будет. Наверно»- решил Один. Он
встал с престола и высоко поднял Гунгнир.
- Я иду! Начинаем Рагнарек! – громко воскликнул Верховный Ас, Всеотец, Игг.
И разверзлась бездна.
«МЛАДШИЕ РУНЫ»
В Начале
Когда настало третье утро висения на Ясене, когда Урд заново спряла пряжу и
отдала нить Верданди, сознание Одина переместилось в сознание Иггдрасиля.
Переместилось, чтобы спастись от всепроникающей боли - пронизывающей все тело
аса, кругами расходясь от воткнутого в грудь Гунгнирира. И попало во вселенную
боли, боли Великого Дерева. Один стал Ясенем и почувствовал глубокие раны в
корнях своих, наносимые драконом Нидхёггом. Он почувствовал боль от шершавых
колец Йормунганда, все туже сжимающих его тело - ствол. Он почувствовал боль в
ветвях и листьях, где коза и олень постоянно поедали их. Ясень хотел умереть и
готовился к смерти..,
И когда на девятое утро Один все же заставил себя умереть, как Ясень, увидя
в момент смерти то, что создало Ясень - Руны, когда он возродился в своём теле
и рухнул к корням Древа, он обнаружил, что Боль не исчезла. Один и Ясень
обменялись кровью и сок Ясеня тек в его жилах - и его память. И смутная
обречённость всего сущего...
Когда Тюр, морщась, бинтовал обрубок правой руки, а асы прикрепляли
спутанного Фенрира к задней стене Асгарда, Один спросил Тюра; "Почему ты? И
почему правую руку?" А Тюр грустно улыбнувшись, ответил: "А кому нужна теперь
моя правая рука - рука Правды и Закона? Кому нужен я, бог справедливой войны,
войны Поединка перед богами? Во время, когда исход боя решают засадные полки,
волчьи ямы, подкуп и пропаганда, нужнее ты, Бельверк". Помолчали. Было гадко. И
от того, что опять обманом они, асы, избежали опасности и победили - до
Времени. И от того, что никто (и он, Один, в том числе) не решился
пожертвовать рукой, зная, что Волк сожрет её - а Тюр - воин смог. И от того,
что Тюр назвал его Бельверком - предателем, и не соврал. "Не забывай о
Рагнореке, Тюр. Он будет и мы будем в нем».И Тюр поднял голову от повязки и
посмотрел в глаза Одину - и тому, что был ему в глазнице, и тому, что покоился
на дне колодца Мимира. "А не думал ли ты о том, чтобы изменить Предначертанье?"
Холод Хель выпивал жизнь из теплого тела, стремясь побыстрее урвать от живого,
пока Один не ушел обратно, к живым. Но призрак Фимбул - ветра, несущего
великую Зиму и Рагнарёк, ветра, в завываниях которого жил голос вёльвы,
злорадный и торжествующий, холодил куда сильнее. Гибель, гибель всего, что было
дорого, гибель всего созданного им, Одином и асами. Гибель, которую Один
почувствовал в дрожи Древа. Гибель как справедливая расплата за неправедно
созданный мир. Один не мог не быть честным с собой - мир, начавшийся с
убийства Имира, деда Одина, державшийся на предательстве клятв самими асами,
на противостоянии изначальным Силам Огня и Льда, должен умереть. Не слишком
хорошим есть этот мир - Гульвейг пробудила в асах худшее и обратного пути уже
нет. Даже Бальдр, любимый сын Одина, не сможет жить в этом мире. Но утешало
одно - Бальдр возродится и не он один. Новый мир наступит, когда старый умрет.
Что ж, ради Такого умереть не жалко. Только умереть нужно безукоризненно, и
битва должна быть такая, чтобы Бальдру уже никто не мешал. Ни память о
клятвоотступничестве, ни дряхлый ствол Ясеня, ни он, Один - всеотец, так
поздно пришедший к мудрости. И обладающий силой, чтобы исполнить
Предначертанное - ради будущего.
Один ехал к вратам подземного мира, и Хельсхейм следовал за ним
«СЛАВЯНСКИЕ РУНЫ»
В НАЧАЛЕ
… «Мы делаем глупость» - вдруг подумал Один, когда Гунгнир сорвался с его
руки и полетел в толпу ванов. Небо вздрогнуло от крика асов, подхвативших крик
Одина… и стало на место, когда ванны радостно заорали в ответ. Осознание
собственной глупости укрепилось, когда золотоволосый красавец - ван, сидящий
верхом на золотом кабане ловко взял Гунгнир из стремительного полёта и древко
копья, сделанное из ветви Ясеня, вдруг покрылось зелёными листьями. Ещё крепче
это осознание стало, когда ванны устремились на ровный строй асов и протекли
через него, как весенняя река через торосы льда. Протекли, не сделав ни одного
удара. Копья асов покрывались побегами, древки стрел Уля - стрелка вдруг
|
|