160 И о превратностях битв, а Паллант прильнул к нему слева,
   Мужа расспрашивал он о ночных путеводных светилах
   И обо всем, что вынес Эней в морях и на суше.
 
   Настежь, богиня, теперь отворите врата Геликона,
   Песнь о мужах, что в Этрусской земле ополчились, начните,
   165 Молвите, кто снарядил корабли и пошел за Энеем.
 
   Массик плывет впереди на «Тигре», окованном медью,
   Тысячу юношей он ведет, покинувших стены
   Козы и Клузия: все за плечами носят колчаны,
   Легких полные стрел, и копье, и пук смертоносный.
   170 Рядом – грозный Абант; доспехами пышными блещет
   Вся его рать, и горит на корме Аполлон золоченый.[901]
   С ним Популония-мать шестьсот послала отважных,[902]
   Опытных в битвах мужей, и остров Ильва[903] три сотни, —
   Край, где халибский металл в нескудеющих недрах родится.
   175 Третьим едет Азил, толкователь бессмертных и смертных;
   Чрева отверстые жертв и светила подвластны Азилу,
   Внятен пернатых язык и зарницы вещие молний.[904]
   Сомкнутым строем мужей копьеносный отряд его грозен,
   Тысячу Пиза бойцов дала ему под начало
   180 (Пизу в Этрусской земле основали пришельцы с Алфея).
   Астир, наездник лихой, пестроцветным сверкая доспехом,
   Ратников триста ведет, в стремленье к битвам единых;
   Цере – отчизна одним, с берегов Миниона другие,
   Третьи – из древних Пирг и туманной Грависки явились.
 
   185 Можно ль тебя не назвать, о Кинир, лигурийцев отважный
   Вождь, и тебя, Купавон, с малочисленной ратью прибывший,
   Чье осенили чело лебединые белые перья,
   В память о горькой любви и чудесном отца превращенье?
   Ибо в тот час, когда Кикн, о любимом скорбя Фаэтоне,
   190 Пел под сенью сестер, в тени тополей густолистых,
   Боль души и любовь утишая силою Музы,
   Мягкими перьями вдруг, как сединами старец, одевшись,
   Дол он покинул и взмыл с протяжной песнею к звездам.[905]
   Сын его по морю плыл с отрядом сверстников храбрых,
   195 Весла мчали вперед корабль, и кентавр исполинский
   С носа на волны глядел, угрожая им камнем огромным,
   И по воде борозда за длинным килем тянулась.
 
   Также и Окн привел отряд из отчего края,
   Тибра этрусского сын и Манто[906], провидицы вещей;
   200 Стены тебе он, Мантуя, дал и матери имя.
   Мантуя, предки твои от разных племен происходят:
   Три здесь народа живут,[907] по четыре общины в каждом;
   Кровью этрусской сильна, их столицей Мантуя стала.
   Рать в пятьсот человек этот край на Мезенция выслал,
   205 Минций, Бенака сын, тростником увенчанный бледным,[908]
   По морю вел сосновый корабль, на врага устремленный.
   Плыл и могучий Авлест, и взметенная сотнею весел
   Водная гладь за кормой беломраморной пеной вскипала.
   Судно влечет могучий Тритон, пугая просторы
   210 Раковиною своей; голова человечья и плечи,
   Как у пловца, поднялись над водой, а кончается тело
   Рыбьим хвостом; рокочет волна у груди полузверя.
   Лучшие эти вожди на помощь Трое спешили,
   На тридцати кораблях бороздя соленое море.
 
   215 День между тем угас в небесах, и ночная упряжка
   Фебы благой полпути пролетела по высям Олимпа.
   Но и во мраке Эней от забот не знает покоя,
   Сам у кормила сидит и сам паруса направляет.
   Вдруг посредине пути повстречался герою нежданно
   220 Хор его спутниц былых – тех нимф, что нимфами стали
   И божествами морей по веленью великой Кибелы.
   Рядом плыли они, словно в дни, когда были челнами, —
   Столько же их, сколько прежде судов на причале стояло, —
   И, лишь завидев царя, окружили его хороводом.
   225 Та, что была среди них всех речистей – Кимодокея, —
   Судно догнав, за корму схватилась правой рукою,
   Левою стала грести, поднимаясь из волн молчаливых,
   И говорить начала: "Ты спишь, богами рожденный?
   Встань ото сна и канаты ослабь, паруса распуская!
   230 Сосны мы, те, что росли на вершине Иды священной,
   После – твои корабли, а ныне – нимфы морские.
   В час, когда рутул грозил нам коварно огнем и железом,
   Мы, поневоле порвав причалов путы, пустились
   В море отыскивать вас. Ибо сжалилась Матерь над нами,