Все заслуги твои отрицать я не стану, царица.
   335 Помнить буду всегда Элиссу[570], пока не покинет
   Тела душа и пока о себе самом не забыл я.
   Кратко о деле скажу: ты не думай, что я вероломно,
   Тайно хотел убежать; и на брачный факел священный
   Не притязал никогда, и в союз с тобой не вступал я.
   340 Если бы мне разрешила судьба повелителем жизни
   Собственной быть и труды избирать по собственной воле, —
   Я бы их Трое родной, где покоятся близких останки,
   Прежде всего посвятил, и дворец Приама стоял бы,
   И для сограждан моих побежденных Пергам я воздвиг бы.
   345 Но лишь в Италию нас Аполлон посылает Гринийский,[571]
   Только в Италию плыть велит Ликийский оракул:[572]
   Там и любовь, и отечество там! Если вид Карфагена
   Радует взор твой и мил финикиянке город ливийский, —
   Как не позволить и нам в Авзонийском краю поселиться?
   350 За морем царство искать и тевкры право имеют!
   Каждый раз, когда ночь окутает сумраком влажным
   Землю и светочи звезд загорятся, – старца Анхиза
   Тень тревожная мне предстает в сновиденьях с укором.
   Юла обида меня гнетет: Гесперийского царства
   355 Я лишаю его и судьбой обещанных пашен.
   Ныне и вестник богов, самим Юпитером послан,
   С ветром проворным слетев, – тобой и мною клянусь я! —
   Мне повеленье принес. Средь бела дня я увидел
   Бога, и голос его своими слышал ушами.
   360 Так перестань же себя и меня причитаньями мучить.
   Я не по воле своей плыву в Италию".
 
   Молвил он так. А она на Энея молча глядела,
   Взглядом враждебным его с головы до ног измеряя,
   И наконец, не стерпев, ему ответила в гневе:
   365 "Нет, не богини ты сын, и род твой не от Дардана,
   Кручи Кавказа тебя, вероломный, на свет породили,
   В чащах Гирканских[573] ты был тигрицей вскормлен свирепой!
   Что же, смолчать мне сейчас, ожидая большей обиды?
   Разве от слез моих он застонал? Или взоры потупил?
   370 Разве меня пожалел? Разве, тронут любовью, заплакал?
   Есть ли жестокость страшней? Ужель царица Юнона,
   Сын Сатурна ужель равнодушно смотрят на это?
   Верить нельзя никому! Безумная, с ним разделила
   Царство я, подобрав занесенного на берег бурей,
   375 Флот вернула ему и друзей, от смерти спасенных.
   Горе! С гневом нет сил совладать! Так, значит, Ликийский
   Гонит оракул тебя, и Феб, и, Юпитером послан,
   Вестник богов повеленья принес жестокие с неба?
   Право, забота о вас не дает и всевышним покоя!
   380 Что ж, я тебя не держу и согласна со всем, что сказал ты!
   Мчись, уплывай, убегай, ищи в Италии царства!
   Верю: найдешь ты конец средь диких скал, если только
   Благочестивых богов не свергнута власть, – и Дидоны
   Имя не раз назовешь. А я преследовать буду
   385 С факелом черным тебя; когда же тело с душою
   Хладная смерть разлучит, – с тобою тень моя будет,
   К манам моим молва долетит о каре Энея!"
   Тут прервала свою речь, обессилев внезапно, царица,
   Бросилась прочь, от света спеша укрыться, покинув
   390 В страхе Энея, хоть ей он о многом сказать собирался.
   Но подхватили ее поникшее тело служанки,
   В дальний чертог отнесли, уложили на мягкое ложе.
 
   Благочестивый Эней, подавляя в сердце желанье
   Боль успокоить ее и унять утешеньем тревогу,
   395 Горько стонал от любви, колебавшей слабую душу;
   Все же, веленьям богов повинуясь, флот озирал он.
   Тевкры спешат между тем корабли высокие сдвинуть
   С берега, – и на волнах закачались смоленые днища.
   Из лесу весла несут, от листвы не очистивши бревна:
   400 Плыть не терпится всем.
   К морю тевкры бегут, со всех стекаются улиц;
   Так же, когда муравьи собирают зерна усердно,
   Помня о скудной зиме, и в жилища сносят запасы,
   По полю черный строй идет и по узкой тропинке
   405 Тащит добычу меж трав: одни, толкая плечами,
   Крупное катят зерно, подгоняют ленивых другие
   Иль собирают ряды, – и кипит на дорожке работа.
   Что же вынесла ты, Дидона, все это видя?
   Как ты стонала, когда с высоты твердыни глядела
   410 На берег, где у тебя на глазах работа кипела,
   Где над водою гудел толпы неразборчивый гомон?