76[435]
 
   "Царь! Всю правду тебе я открою, что б ни было дальше,
   И отрицать не стану, что я по рожденью аргосец.
   Это прежде всего; пусть Фортуна несчастным Синона
   80 Сделала – лживым его и бесчестным коварной не сделать!
   Верно, из чьих-нибудь уст ты имя слыхал Паламеда,
   Сына Бела: ведь он был повсюду молвою прославлен.
   Ложно его обвинив по наветам напрасным в измене[436]
   Из-за того, что войну порицал он, пеласги безвинно
   85 Предали смерти его – а теперь скорбят по умершем.
   Был он родственник нам, и с ним мой отец небогатый
   С первого года войны меня в сраженья отправил.
   Твердо покуда стоял у власти и в царских советах
   Силу имел Паламед, – и у нас хоть немного, но были
   90 Слава, почет… Но когда коварного зависть Улисса
   Со свету друга сжила (то, о чем говорю я, известно),
   Жизнь я с тех пор влачил во мраке, в горе и скорби,
   Гнев питая в душе за его безвинную гибель.
   Но не смолчал я, грозя отомстить, чуть случай найдется.
   95 Если в Аргос родной суждено мне вернуться с победой;
   Речью бездумною той я ненависть злобную вызвал.
   В этом причина всех бед. С тех пор Улисс то и дело
   Начал меня устрашать обвиненьями, сеять средь войска
   Темные слухи: искал он оружье, вину свою зная.
   100 Не успокоился он, покуда помощь Калханта…[437]
   Но для чего я вотще вспоминаю о прежних невзгодах?
   Что я медлю? Коль все равны пред вами ахейцы, —
   Слышали вы обо мне довольно! Казнь начинайте!
   Этого жаждет Улисс и щедро заплатят Атриды![438]"
   105 Мы же хотим обо всем разузнать, расспросить о причинах,
   Не заподозрив злодейств, пеласгийских не зная уловок.
   Он продолжал свою речь, трепеща от притворного страха:
   "Чаще данайцы меж тем, истомленные долгой войною,
   Стали о бегстве мечтать, о том, чтобы Трою покинуть, —
   110 О, хоть бы сделали так! Но часто свирепые бури
   Им не давали отплыть, и Австр устрашал уходящих.
   Больше всего бушевала гроза в широком эфире
   После того, как воздвигли коня из бревен кленовых.[439]
   Мы, не зная, как быть, Эврипила тогда посылаем
   115 Феба оракул спросить, – но печальный ответ он приносит:
   "Кровью ветры смирить, заклав невинную деву,[440]
   Вам, данайцы, пришлось, когда плыли вы к берегу Трои, —
   Кровью должны вы снискать возврат и в жертву бессмертным
   Душу аргосца принесть". И едва мы ответ услыхали,
   120 Трепет холодный прошел по костям и замерло сердце:
   Кто судьбой обречен, кого Аполлон избирает?
   Тут на глазах смятенной толпы итакиец[441] Калханта
   На середину повлек, громкогласно требуя, чтобы
   Волю богов он открыл. Хитреца злодеянье и прежде
   125 Мне предрекали не раз, грядущее втайне провидя.
   Дважды пять дней прорицатель молчал и скрывался, чтоб жертву
   Не называть и на смерть никого не обречь предсказаньем, —
   После молчанье прервал, понуждаемый криком Улисса,
   По уговору меж них меня на закланье назначил.
   130 Тут уж никто не роптал: ведь смерть, которой боялся
   Каждый, теперь одного, ему на горе, постигла.
   Близился день роковой. Готовили все для обряда:
   Соль с мукой пополам, вкруг висков мне тугие повязки.[442]
   Вырвался я, признаюсь, оковы порвал и от смерти
   135 Ночью в густых тростниках у болотного озера скрылся,
   Ждал, чтоб ушли, подняв паруса, – если только поднимут!
   Больше надежды мне нет ни древнюю родину снова,
   Ни двоих сыновей, ни отца желанного видеть.
   Может быть, требуя с них за бегство наше расплаты,
   140 Смертью несчастных мою вину покарают ахейцы…
   Именем вышних богов, которым ведома правда,
   Именем верности – коль остается еще среди смертных
   Неоскверненной она, – молю: над нашими сжалься
   Бедами! Сжалься над тем, кто столько вынес безвинно!"
 
   145 Жизнь мы даруем ему, хитреца слезам сострадая.
   Первым Приам приказал от тесных пут ему руки
   Освободить и к нему обратился с приветливой речью:
   "Кто бы ты ни был, теперь забудь покинутых греков.
   Нашим ты будешь. Но мне ответь на вопрос мой правдиво:
   150 Этот чудовищный конь для чего возведен? Кем построен?
   Что стремились создать, – орудье войны иль святыню?"
   Так он сказал. А Синон, в пеласгийских уловках искусный,
   Начал, к небу воздев от оков свободные руки: