отрезали этот палец, когда она опьянела и заснула прямо за столом.
Выслушав короля, Эльфин ответил:
– С твоего позволения, могущественный король, я не стану отрицать, что это мое 
кольцо, поскольку оно известно многим, но палец, на который оно надето, отрезан 
не от руки моей жены. Я могу объяснить, почему я так в этом уверен. Во-первых, 
моя жена носила это кольцо на большом пальце, а сейчас оно на мизинце, и, как 
ты видишь, даже на мизинец влезло с трудом. Во-вторых, моя жена, сколько я ее 
знаю, всегда по субботам стрижет ногти, а ты видишь, что на этом мизинце ноготь 
не подстригался больше месяца. И в-третьих, рука, от которой отрезан палец, не 
далее как три дня назад месила тесто, а я ручаюсь, что моя жена за все время 
замужества ни разу не месила тесто.
Король был так разгневан тем упорством, с каким Эльфин отстаивал 
добродетельность своей жены, что приказал отвести его обратно в темницу и 
держать там до тех пор, пока он не докажет, что искусство его барда столь же 
высоко, как добродетельность его жены.
Талиесин рассказал госпоже, что ее муж опять оказался в темнице, но попросил ее 
не печалиться, поскольку он отправляется ко двору Маэлгона, чтобы освободить 
Эльфина. Попрощавшись с госпожой, Талиесин отправился во дворец короля. Он 
вошел в зал, где король пировал со своими приближенными. Талиесин тихо 
пробрался в самый дальний угол, рядом с тем местом, где собирались барды и 
менестрели. И вот, когда барды и менестрели встали, чтобы воспеть достоинства 
короля, и двинулись мимо угла, в котором сидел Талиесин, он выпятил губы и 
принялся водить по ним пальцем, извлекая звуки: «Блюм, блюм!» Барды и 
менестрели, не обратив на Талиесина внимания, приблизились к королю, склонились 
в почтительном поклоне, но не смогли вымолвить ни слова, а лишь, выпятив губы, 
играли на них пальцами «блюм, блюм», как это только что делал мальчик, сидевший 
в углу. Король очень удивился и решил, что они выпили слишком много 
горячительных напитков. Он велел одному из придворных подойти к ним и напомнить,
 где они находятся и как себя следует вести в подобном месте. Придворный с 
готовностью выполнил королевский приказ. Но они не унимались. Король еще и еще 
отправлял к ним придворных с требованием покинуть зал. Наконец король приказал 
одному из оруженосцев надавать тумаков главному барду по имени Хайнин Вардд. 
Оруженосец взял метлу и так ударил барда по голове, что тот свалился на пол. 
Бард на коленях подполз к королю, умоляя о прощении и пытаясь объяснить, что 
всему виной не опьянение, а присутствие в зале какого-то духа.
– О благородный король, – сказал Хайнин, – да будет известно твоей милости, что 
мы онемели не от количества и крепости выпитого, а под воздействием духа, 
который сидит в том углу в образе ребенка.
Король приказал оруженосцу подвести ребенка к нему. Когда оруженосец подвел 
Талиесина, король спросил, кто он и откуда. Талиесин ответил стихами:


Я тот, самый главный Эльфина бард,
Я звездам весенним, как родине, рад;
Я с Ноем ковчег долго строил;
Я видел Содома с Гоморрой распыл;
В дни Рима строительства – в Индии был
И прибыл к развалинам Трои.


Когда король и его приближенные услышали песню, они очень удивились, поскольку 
никогда не слышали ничего подобного от столь юных созданий. Узнав, что это бард 
Эльфина, король велел Хайнину, своему главному и самому мудрому барду, подойти 
и вступить в состязание с бардом Эльфина. Хайнин подошел, но смог лишь сыграть 
на губах «блюм, блюм». Король вызывал своих бардов одного за другим, а их было 
двадцать четыре, и единственное, что они могли, так это сыграть на губах «блюм, 
блюм». Тогда король Маэлгон спросил Талиесина, что его привело в королевский 
дворец, и мальчик ответил стихами:


Эльфин, сын Гвидно, плененный в стране Артро,
Закрыт на тринадцать замков
За похвалу учителю. Поэтому Талиесин,
Главный бард Запада, освободит Эльфина
Из золотых оков.


Затем он спел стихи-загадку:


Скажи, тебе слышать не довелось,
О существе допотопном без кожи,
Без плоти и крови, Без головки и ножек,
Не старше и не моложе,
Не раньше – не позже,
Чем в день, когда родилось.
Видишь, как море в тумане бледно,
Когда, поначалу, приходит Оно
С юга, совершая бросок,
Чтобы упасть на прибрежный песок.