усыпанной сосновыми иголками земле или заглянув в ясную синеву озера, можно 
увидеть азалии. Если и существует хоть один цветок, который олицетворяет цвет, 
то это азалия. Это – цветочная радуга, и нет такого оттенка, который нельзя 
было бы найти у этих цветов. Смотришь на азалии и видишь палитру самой природы. 
В другое время года цветут ирисы – фиолетовые, бледно-лиловые, желтые и белые – 
или красивые бело-розовые лотосы, которые распускаются на водной глади, словно 
возвещая достижение совершенства. Последнее торжество красок в году – это 
великолепие кленов. Листья нашей английской ежевики тоже обретают малиновый 
цвет, но они прячутся в мокрых осенних живых изгородях. В Японии клены 
пламенеют на самом виду, создается впечатление, что они растут повсюду. Осенью 
кажется, будто они хотят померяться красотой с закатным солнцем, поскольку в 
это время года Япония – уже не Страна восходящего солнца, а Страна солнца 
заходящего, когда оно садится за горизонт в пышном венке из красных листьев. И 
разве на этом заканчивается ежегодный труд природы? Нет, конечно. Самым 
последним выпадает снег, и красота его заключается не столько в самих мягких 
снежных хлопьях, сколько в том, как они ложатся на миниатюрные домики, храмы и 
светильники. Посмотрите в это время на японский сад, и вы увидите, что на всем 
лежит белая печать природы, как бы говорящая: «Одобрено». Снежный пейзаж – это, 
пожалуй, последний, самый главный штрих в картине японской природы, и он дорог 
сердцам всех японцев. Однажды в разгар лета один японский император приказал 
накрыть миниатюрные горы в своем саду похожим на снег белым шелком, чтобы 
придать пейзажу ощущение зимней прохлады. И даже при самом поверхностном 
знакомстве с искусством Японии становится ясно, что снег является излюбленной 
темой для кисти японского художника.

Природа в миниатюре

Японцы, по большей части сами небольшие, питают любовь к миниатюрным вещам. 
Лафкадио Херн поведал очаровательную историю о няне-японке, которая обычно 
играла с маленькими детьми и давала им рисовые пирожки не больше горошин и чай 
в очень маленьких чашечках, это ее пристрастие к миниатюрным вещам возникло как 
следствие большого горя. Мы усматриваем нечто трогательное в этой любви японцев 
как нации в целом к маленьким предметам. Их любовь к карликовым столетним 
деревьям словно говорит: «Будь великодушно доволен тем, что никогда не 
вырастешь большим. Мы – люди маленькие и поэтому любим маленькие вещи». Древняя 
сосна высотой зачастую меньше фута не угнетает своим преклонным возрастом и не 
вызывает страха просто потому, что она столь невелика. Европейцы склонны 
считать японские карликовые деревья чем-то неестественным. Они не более 
неестественны, чем улыбки японцев, и говорят о том, что эта нация, как и 
древние греки, до сих пор близка к Природе.

Сосна

Сосна является символом удачи и долголетия. Вот почему почти все садовые ворота 
сделаны из сосны, и стоит согласиться, что сосна – более изящный талисман, чем 
ржавая старая подкова.

В одной японской пьесе мы находим такие слова: «Символ неизменности – да 
продлится их слава до конца времен – это две сосны, состарившиеся вместе». 
Здесь речь идет о двух известных соснах из местечка Такасаго
[66]
. Господин Кондэр рассказывает нам, что во время свадебных торжеств «ветку 
сосны, олицетворяющую мужчину, помещают в один сосуд, а ветку, олицетворяющую 
женщину, – в другой. Внешний вид обеих композиций одинаков, но женская сосновая 
ветка находится чуть ниже ветки мужской в противоположной вазе». Другими 
словами, это демонстрирует, что в Японии не существует «избирательных прав для 
женщин» и что японская жена подчиняется своему мужу и господину, – довольно 
опасная тема для разговора в Англии. Общий замысел вышеупомянутой композиции 
является олицетворением «вечного союза». Сосна действительно символизирует 
товарищество в любви, которую они, как Дарби и Джоан
[67]
, хранят до самой глубокой старости.


Великий друг природы


Камо-но Тёмэй, буддийский отшельник, живший в XII веке, написал небольшую книгу 
под названием «Ходзёки» («Записки из кельи»). В этом произведении Камо-но Тёмэй 
описывает, как он оставил мирскую жизнь и нашел приют в хижине на горном склоне.
 Тёмэй имел обыкновение петь и играть, а также читать свои любимые книги в 
самом сердце страны. Вот что он пишет: «И вот теперь шестидесятилетняя роса, 
готовая вот-вот уже исчезнуть, вновь устроила себе приют на кончике листка. 
Совсем как строит себе приют на ночь одну охотник; как свивает себе кокон 
старый шелковичный червь»
[68]
. Мы видим его счастливым стариком, медленно бредущим среди холмов, собирающим 
по дороге цветы, человеком, который с наслаждением наблюдает тайны природы. В 
его размышлениях, полных поэзии, играет роль и религиозная приверженность. 
«Блюсти все заповеди во что бы то ни стало я вовсе не пытался, – пишет он с