|
теперешнему положению и прочитать несколько молитв от моего имени, чтобы я
поскорее обрел покой и положил конец моему великому греху.
Тотчас, как прозвучали эти слова, отшельник и его хижина вдруг исчезли, и Мусо
увидел себя стоящим на коленях перед покрытым мхом могильным камнем, который,
по-видимому, находился над могилой несчастного священника.
Мать-привидение
Женщина с бледным лицом уныло брела вдоль улицы Накабара-мати и, зайдя в одну
лавку, купила немного сладкой патоки мидзу-амэ
[114]
.
Она все время приходила поздним вечером – всегда изможденная и молчаливая.
Владелец лавки, заинтересованный ее поведением, однажды последовал за ней, но,
увидав, что женщина вошла на кладбище, в недоумении и страхе повернул назад.
Однажды таинственная незнакомка снова пришла в лавку, однако на этот раз она не
покупала мидзу-амэ, а жестом попросила хозяина следовать за собой. Бледная
женщина шла вдоль улицы, а продавец сластей и его друзья следовали за ней.
Когда они дошли до кладбища, женщина скрылась в могиле, а оставшиеся снаружи
услышали детский плач. Когда могилу открыли, то увидели труп женщины, за
которой они следовали, а подле нее живое дитя, смеющееся свету фонаря и тянущее
свои маленькие ручонки к чашке с мидзу-амэ. Женщину похоронили преждевременно,
и ее ребенок родился в могиле. Каждую ночь безмолвная мать уходила с кладбища,
чтобы принести пищу для своего ребенка.
Ах, разные бывают чудеса
В этом мире,
Но среди них
Нет ничего сильней
Родительской любви!
Футон из Тоттори
В городе Тоттори находился небольшой и скромный постоялый двор. Это было новое
заведение, а так как хозяин бедствовал, то был вынужден обставить помещение
подержанными вещами из ближайшей лавки старьевщика. Его первым постояльцем стал
купец, которого обслужили с величайшим почтением и подали много подогретого
сакэ. Когда купец выпил освежающего рисового вина, то прилег отдохнуть и вскоре
заснул. Дремал он недолго, когда услышал в комнате детские голоса, жалобно
спрашивающие:
– Старшему братцу, наверное, холодно?
– Нет, это тебе, наверное, холодно?
Дети снова и снова повторяли свои жалобные вопросы. Купец, думая, что дети по
ошибке забрели к нему в комнату, мягко пожурил их и приготовился было снова
уснуть. Но после минутного затишья детские голоса послышались снова.
– Старшему братцу, наверное, холодно?
– Нет, это тебе, наверное, холодно?
Гость поднялся, зажег андон (ночной фонарь) и принялся осматривать комнату. Но
там никого не оказалось; все шкафы были пусты, а все сёдзи (бумажные
перегородки) закрыты. Купец, озадаченный и удивленный, снова прилег. И опять он
услыхал детский плач совсем рядом с его подушкой:
– Старшему братцу, наверное, холодно?
– Нет, это тебе, наверное, холодно?
Плач повторялся и повторялся, и гость, похолодев от ужаса, обнаружил, что звуки
доносятся от его футона (ватного одеяла).
Он быстро сбежал по ступеням вниз и рассказал хозяину постоялого двора, что
произошло. Тот очень рассердился.
– Ты выпил слишком много сакэ, – сказал он, – подогретое сакэ навеяло тебе
дурные сны.
Но гость расплатился по счету и отправился искать ночлег в другом месте.
Следующей ночью другой гость спал в этой комнате с привидениями, и он тоже
слышал те же самые таинственные голоса. Он тоже поспешил рассчитаться с
хозяином и покинуть постоялый двор. Тогда хозяин сам пошел в эту комнату. Он
услышал жалобный плач детишек, исходящий от футона, и теперь был вынужден
поверить тому, что рассказали оба гостя, останавливавшиеся на его постоялом
дворе.
На следующий день хозяин гостиницы отправился в лавку старьевщика, в которой
приобрел этот футон, и стал расспрашивать о нем. После того как он обошел
несколько лавок, то наконец-таки услышал историю об этом загадочном футоне.
Когда-то в Тоттори жил бедный человек со своей женой и двумя детьми, мальчиками
шести и восьми лет. Родители их вскоре умерли, и дети были вынуждены продавать
свое и без того скудное имущество до тех пор, пока у них не остался только
тоненький и обветшалый футон, чтобы укрываться от холода по ночам. В конце
концов, у них совсем не осталось денег, чтобы заплатить за жилье и купить себе
какую-либо пищу.
|
|