из крови — море.
[10]



Из крови убитого Имира, согласно «Младшей Эдде», возник мировой океан, а из 
мозга инеистого великана боги сотворили облака.
Греческая теогония не упоминает о принесении первосущества в жертву, однако в 
орфическом гимне Зевсу находим «наложение» образа бога богов на образ 
первосущества-жертвы:


Зевс — владыка и царь, Зевс — всех прародитель единый.
Стала единая власть и бог-мироправец великий,
Царское тело одно, и в нем все это кружится:
Огнь и вода, земля и эфир и Ночь со Денницей,
Метис-первородитель и Эрос многоусладный —
Все это в теле великом покоится ныне Зевеса.
В образе зримы его голова и лик велелепный
Неба, блестящего ярко, окрест же — власы золотые
Звезд в мерцающем свете, дивной красы, воспарили.
Бычьи с обеих сторон воздел он рога золотые —
Запад вкупе с Востоком, богов небесных дороги.
Очи — Солнце с Луной, противогрядущею Солнцу.
Царский же ум неложный его — в нетленном эфире,
Коим слышит он все и коим все замечает…
Тела же образ таков: осиянно оно, безгранично,
Неуязвимо, бездрожно, с могучими членами, мощно.
Сделались плечи и грудь, и спина широкая бога


Воздухом широкосильным, из плеч же крылья прозябли,
Коими всюду летает. Священным сделались чревом
Гея, всеобщая мать, и гор крутые вершины.
В пахе прибой громыхает морской, тяжелогремящий,

Ноги — корни земли, глубоко залегшие в недрах…
[11]



В славянской (точнее — северорусской) «Голубиной книге» также повествуется о 
жертвоприношении первосущества, повлекшем за собой сотворение мира (правда, под 
влиянием христианства опущен момент расчленения тела первосущества и привнесены 
христианские мотивы):


У нас белый вольный свет зачался от суда Божия;
Солнце красное от лица Божьего
Самого Христа Царя небесного;
Млад светел месяц от грудей его;
Звезды частые от риз Божьих;
Ночи темные от дум Господних;
Зори утрени от очей Господних;
Ветры буйные от Свята Духа;
У нас ум-разум самого Христа,
Самого Христа Царя небесного;
Наши помыслы от облак небесных;
Кости крепки от камени;
Телеса наши от сырой земли;
Кровь-руда наша от черна моря…


Русский религиозный философ Г. П. Федотов в связи с этим фрагментом «Голубиной 
книги» замечал: «Стих не дерзает говорить о теле, о костях Божиих и 
отказывается ставить вопросы о происхождении земли, моря и гор (камней). Ответы 
на эти вопросы легко угадываются; они становятся ясны по аналогии с 
происхождением тела Адамова. Но певец умалчивает о них, думается, по требованию 
религиозного целомудрия, подавляя в себе естественный интерес к космологии 
матери-земли».
Очевидные параллели между китайским мифом о Паньгу и индоевропейским сюжетом 
заставляют предположить постороннее, «арийское» (то есть индийское) влияние на 
китайскую традицию (у некитайских народов Южного Китая, как уже упоминалось, 
Паньгу — чудесная собака, любимый пес властителя и супруг его дочери, 
прародитель народа мяо, но никак не первосущество). Л. С. Васильев видит в мифе 
о Паньгу искусственную конструкцию, тщательно выстроенную даосами: «Этот миф — 
яркий пример использования даосами народных верований и трансформации их, 
пример вторичного, творческого, утилитарного использования мифов в своих целях. 
Разработка и популяризация мифа о Паньгу способствовала ознакомлению широких