Проговорил он так, руки на груди сложил, поклон совершил. А Шунь от природы 
добрый был, услыхал он такие слова, не стал долго думать, радостно, весело с 
братом отправился.

Увидали мачеха и отец, что Шунь идет, навстречу поспешили. Длинные речи говорят,
 короткие речи произносят, любовь к сыну выказывают. Потом усаживать Шуня 
повели. Одно место ему уступают, другое, все норовят, чтоб он на тот стул, что 
над колодцем стоит, сел. Шунь все стеснялся садиться, трижды отказывался, 
дважды другим место уступал. Тут Сянъао не выдержал, чуть не взорвался. 
Подмигнул он матери, и взяли они Шуня за руки да силой на тот стул усадили. 
Сказать и то странно: усадить усадили, а стул стоит себе крепко на колодезной 
дыре и не проваливается.

Сянъао видит, что Шунь спокойно, ровнехонько на стуле сидит, как ни в чем не 
бывало, и сердце у него прямо волдырями пошло. Смотрит на Шуня, ничего понять 
не может. Вытянул он тогда ногу под столом, приподнял легонько циновку, а под 
циновкой-то драконья голова величиной с меру для зерна. От страха у Сянъао из 
трех луш-хунь две сразу отлетели, из семи душ-яо пять душ улетели. Бросился он 
на землю да так ползком из комнаты и уполз. Мать его не поняла, что случилось, 
и вслед за ним выбежала.

А что на этот раз произошло? Оказывается, когда они колодец циновкой накрыли, 
царь драконов Лун-ван узнал, что они опять Шуня извести задумали, и свою голову 
под циновку подставил. Потому-то Великий Шуиь в колодец и не провалился.

После этого случая Сянъао и его мать поняли, что Шуня им не загубить, и не 
осмеливались больше вредить ему. А потом, когда Шунь стал государем, он ничуть 
обиды не таил, а послал людей, чтоб его слепого отца,, мачеху и Сянъао к нему 
привели, да еще дал Сянъао чиновничью должность.