возрождению утраченных творческих способностей.
Пассивное выражение понимания всей глубины и неотвратимости нравственного 
падения — смысл самодвижения Вселенной, где Зло оказывается победителем в 
макрокосме. Душа впадает в прострацию, осознавая неизбежность своего поражения 
и тщетность попыток установить власть и контроль над окружением. Она начинает 
верить, что Вселенная, включая и самое Душу, находится в руках у власти, 
которая столь же иррациональна, сколь и неотвратима. И власть эта принадлежит 
богине с двойным ликом, имя которой — Случай, но дела свои она творит под 
именем Необходимости. С другой стороны, ощущение нравственного падения Души 
может вызывать настроение бесконтрольности и безответственности самой Души. В 
этом случае осознание собственного нравственного падения носит активный 
характер. Тогда Душа поддается греху, и, обращая свой взгляд из макрокосма в 
микрокосм, она концентрирует усилия, чтобы преодолеть и победить Карму.



Будда Гаутама. Рельеф гандхара (III в. до н. э.)

Пассивный ответ есть полное примирение с потерей ощущения формы, что является 
следствием потери стиля цивилизации, перешедшей из стадии роста в стадию 
распада. Душа попадает в смесительный котел. В сфере социального общения это 
порождает смешение традиций и сочетание несовместимых ценностей.
Активный ответ предусматривает отказ от местного стиля жизни. Он представляет 
собой попытку выработать иной стиль, всеобщий и вечный. Поднимаясь до уровня 
этого активного ответа, Душа обнаруживает, что исчезновение характерной форму 
распадающейся цивилизации приводит не к Хаосу, что само по себе является 
результатом исчезновения вообще всякой формы, но к Космосу, всеохватывающая 
форма и божественная архитектура которого просматриваются сквозь трещины, 
образовавшиеся в человеческих творениях, являя взору Вечное и Беспредельное. 
Активный ответ есть прозрение всеобщего единства через осознание единства 
человечества и единение его с Богом».
Эти слова замечательного английского исследователя Арнольда Дж. Тойнби, автора 
многотомного труда «Постижение истории», как нельзя лучше описывают ту духовную 
ситуацию, в которой оказалось индийское общество на рубеже VI–V вв. до н. э. 
Засилье брахманического формализма омертвило «душу Индии», выхолостило 
искреннюю мистическую основу ритуала, подменила ее до предела изощренной формой,
 практически полностью лишенной сколько-нибудь живого содержания. Способность 
достичь высшего знания и «обрести небеса» оказалась фактически узурпированной 
сословием брахманов — представители всех остальных каст, чтобы приблизиться к 
небесам, были вынуждены обращаться к брахманам за помощью.
Эта ситуация — «осевое время» в терминологии немецкого философа К. Ясперса — 
породила в обществе духовное брожение. В восточных районах страны, где влияние 
брахманической религии было не столь велико, постепенно складывалось убеждение 
в том, что путь к высшему знанию лежит не через внешний, а через внутренний 
ритуал, совершаемый в душе; это убеждение отразилось в упанишадах. А на 
северо-востоке Индии зародились два «еретических» учения, отвергавших и 
авторитет брахманов, и брахманические ритуалы, и «мертвых» ведийских богов. 
Этими учениями были буддизм и джайнизм, без которых сегодня невозможно 
представить индийскую культуру — и мировую культуру в целом. Как ни удивительно,
 «еретики» не только не погубили индуизм, но и придали ему новые силы. «На 
протяжении всей многовековой истории духовный космос Индии представлял собой 
некое многоликое религиозно-культурное единство, воплощаясь в разных ярких и 
самобытных вариациях и пронизывая всю плоть индийской жизни, создавая ее 
неповторимую общую палитру. Во все времена она была и остается страной индуизма 
по преимуществу: именно вокруг него всегда строилось культурно-политическое и 
социальное единство субконтинента, и именно он имеет сейчас наибольшее число 
приверженцев. Дважды индуизм сдавал свои позиции, когда буддизм становился в 
Индии государственной религией: при царе Ашоке в III в. до н. э. и в период 
Кушанской империи в вв., но, обновившись и изменив форму, постепенно вернул 
утраченное могущество и влияние над душами своих адептов» (Альбедиль). Реформа 
брахманической религии, осуществленная под давлением метафизики упанишад, с 
одной стороны, и еретических доктрин буддизма и джайнизма, с другой стороны, 
завершилась возникновением индуизма в том виде, в котором он существует и по 
сей день. Что же касается «учений вероотступников», одно из них вышло за 
пределы Индии и мало-помалу превратилось в мировую религию, а другое сделалось 
с течением лет неотъемлемой составляющей индийской традиции.
В своем современном «воплощении» и буддизм, и джайнизм — религиозно-философские 
системы; религии в них гораздо больше, чем мифологии. Некоторые исследователи 
конца XIX — начала XX в. даже утверждали, что первоначальный, «канонический» 
буддизм был совершенно свободен от мифологии; сегодня эта точка зрения 
опровергнута, но не подлежит сомнению, что ранние буддийские тексты почти не 
содержат мифологических образов и сюжетов. Джайнская традиция более мифологична,
 но и в ней главное — этические и философские догматы, а не миф. Поскольку же 
наша книга посвящена именно мифологии, мы не будем сколько-нибудь подробно 
излагать здесь «теоретическую» основу буддизма и джайнизма — это увело бы нас 
очень далеко от поставленной цели; ниже речь пойдет исключительно о мифологии 
последователей Шакьямуни и приверженцев Джины Махавиры.