является выяснение функциональных связей между ними.
    Таким образом, вся область «духовной феноменологии» должна была остаться 
вне рамок научного анализа.
    Схема бихевиоризма обладает одним удивительным противоречием. Предположим, 
что в качестве стимула исследователь употребляет некоторый текст, имеющий смысл.
 Совершенно очевидно, что реакция испытуемого в значительной степени 
предопределена смыслом. Но текст обретает смысл лишь во внутренних мирах 
испытуемого и экспериментатора; как физический объект — это последовательность 
букв или звуков. Следовательно, для того, чтобы выяснить, что является стимулом,
 экспериментатор должен обратиться к своему внутреннему миру, т.е. совершить 
интроспективный акт! Более того, он должен предположить, что смысл понят 
испытуемым, т.е. произвести акт проецирования —наделение испытуемого психикой.
    Схема «стимул-реакция», оскопив психологию, не позволяет исследователю 
зарегистрировать даже такой обычный феномен, как факт обмана, совершенного 
испытуемым во время эксперимента, поскольку регистрация требует проникновения 
во «внутренний мир» испытуемого, а такое проникновение запрещено. Таким образом,
 отказ от интроспекции приводит к содержательному тупику, или вынуждает 
использовать ее, скрывая это от самого себя.
    Помимо бихевиоризма делались и делаются попытки вскрыть основные 
закономерности функционирования мозга и на этом пути обойти необходимость 
интроспекции. Но и этот путь не позволяет избежать ее. Дело в том, что 
физиологические состояния должны быть истолкованы. Например, невозможно 
регистрировать боль с помощью любого измерительного прибора. Можно измерить 
только некоторый физический параметр. После этого параметр может быть 
истолкован экспериментатором как «боль». Исследователь должен обратиться к 
опыту своей индивидуальной внутренней жизни.
    Духовная феноменология регистрируется средствами, «смонтированными» из 
«духовной субстанции». Ясно, что при этом мы пользуемся «незаконной 
измерительной техникой». Таким образом, обращение к физиологии не снимает 
необходимости самостоятельного изучения психических явлений. Мы просто еще раз 
возвращаемся к классической философской проблеме взаимоотношения духа и 
субстрата.
    Способ соединения понятия духа и материи всегда определялся характером 
мыслительной техники общества. Например, использовались модели, стержнем 
которых было отношение «часть-целое», отношение «пронизанности» и другие, с 
сегодняшней точки зрения, достаточно простые отношения. Они позволяли 
фиксировать соподчиненность. Например, «хотя душа и не имеет формы, она 
приобретает, подобно свету, размер и форму тела, в котором она живет» [33].
    Сегодня мы располагаем достаточно топкими средствами мыслительной техники. 
Многие традиционные философские проблемы получили новую жизнь, создав свои 
собственные дисциплины. Например, классическая проблема — конечна или 
бесконечна Вселенная, рассматривается в рамках общей теории относительности. 
Обсуждение этой проблемы с использованием более простых, «обыденных» 
рассуждений уже неэффективно.
    Иной статус у проблемы взаимоотношения духа и материи. Нынешнему инженеру 
само существование духовной феноменологии представляется неочевидным. Реально 
существующими являются для него лишь те явления, которые, хотя бы потенциально, 
могут быть уложены в бихевиористские схемы. Торжество кибернетического подхода 
— это не только выход на арену новых и продуктивных средств анализа сложных 
систем, но и колоссальное сужение «онтологического поля», в рамках которого 
ставятся задачи научного анализа.
    Забавно, что проблема «могут ли искусственно созданные вещи быть наделены 
духом?» превратилась в проблему «могут ли машины мыслить?», а последняя решена 
Тьюрингом в лучших традициях бихевиоризма.
    По-видимому, одной из главных методических задач исследования сложных 
объектов является выработка особых картин действительности, в которых между 
духовной и материальной феноменологиями устанавливались бы конструктивные 
отношения. От решения этой Задачи зависит, будем ли мы иметь возможность 
рассматривать системы, «наделенные интеллектом», как единые системы или нам 
придется довольствоваться двумя несвязанными планами изучения, оформив свою 
капитуляцию принципом, напоминающим принцип дополнительности Бора [4].
    В этой книге автор, в частности, попытается наметить одну группу средств, 
которые могут оказаться полезными при решении задач синтеза различных планов 
изучения.
    Итак, духовная феноменология «неустранима». Исследователь не может 
надеяться на успех при исследовании сложных систем, пытаясь обойти ее.  Но 
признав существование «духовной феноменологии», исследователь признает 
существование объектов, сравнимых или даже превосходящих его по совершенству. 
Ибо, объективировав феномен психики, он далее должен допускать различные 
степени «интенсивности» этого феномена. У него нет никаких оснований поставить 
себя на вершину шкалы «интенсивности». Но, тем самым, он отказывается от двух 
постулатов естественнонаучной методологической традиции.
    Противопоставление объекта и исследователя оказывается справедливым лишь 
для объектов, «не наделенных психикой». В случае, когда исследователю 
противостоит объект, «наделенный психикой», отношение между исследователем и 
объектом превращается в отношение между двумя исследователями, каждый из 
которых является объектом по отношению к другому [17].
    Наиболее ярко отношения между объектами-исследователями проявляются в 
конфликте, поэтому он представляет значительный интерес для анализа 
взаимоотношений исследователя и системы, сравнимой или превосходящей его до