Какие чувства испытывают при этом сами агрессоры? Вполне возможно, что они 
переживают эмпатию, т.е. испытывают чувства, аналогичные испытываемым жертвой. 
В зависимости от степени эмпатии агрессора уровень агрессии в последующих актах 
может меняться. Иными словами, в тех случаях, когда жертва агрессии 
демонстрирует признаки негативных эмоциональных реакций, уровень последующих 
проявлений агрессии может снизиться. Результаты многих экспериментов, 
проводившихся как с детьми, так и со взрослыми, подтверждают это. Эмпатия как 
реакция на ситуацию, порождающую эмоции, определялась путем заполнения опросных 
листов или путем регистрации мимики и жестикуляции, свидетельствующих о наличии 
эмпатических реакций. Полученные результаты дали один и тот же ответ — чем выше 
уровень эмпатии, переживаемой участниками эксперимента, тем ниже уровень 
агрессии в последующих актах насилия.
     Однако замечено, что боль и страдание жертвы не всегда вызывают эмпатию. 
Если агрессор раздражен или уверен в правильности своих действий, то 
демонстрация боли со стороны жертвы (сигнал о боли) может доставлять ему даже 
удовольствие и вызывать скорее положительные, нежели отрицательные эмоции. 
Другими словами, страдания врага могут выступать в качестве своеобразной формы 
подкрепления.
     По мнению некоторых исследователей, большинству убийц эмпатия абсолютно не 
свойственна. Особенно это касается профессиональных киллеров и так называемых 
некрофилов — людей, испытывающих неудержимое стремление к чужой смерти. Как 
правило, это люди, которые не видят иного выхода из своей жизненной ситуации, 
кроме убийства и разрушения, постоянно прибегают к ним, даже невзирая на то, 
что ранее уже наказывались за это.
     В данном смысле рецидивы насильственных преступлений весьма показательны, 
особенно если в их цепи присутствует убийство. Если уместно говорить об уровнях 
некрофилии, то наивысший из них представлен теми, кто убивает детей или 
совершенно незнакомых людей, не сводя личные счеты и не испытывая ненависти или 
вражды (например, стреляя по толпе или убивая при разбое случайного прохожего), 
наемными убийцами, которым все равно, кого убивать, лишь бы за это платили и 
была удовлетворена жажда разрушения, наемниками-авантюристами в войнах и в 
межнациональных конфликтах, политическими и религиозными террористами, среди 
которых много фанатиков, наконец, сексуальными убийцами, наиболее ярко 
представленными такими фигурами, как Чикатило1.
     Не всякий насильник движим ненавистью к своей жертве. Часто социальное 
окружение создает обстановку при которой чувство вообще не играет какой-либо 
значимой роли (Э. Фромм).
     
      «Он был (немецко-фашистский преступник Эйхман. — А.Д.) очарован 
бюрократическим порядком и всем мертвым. Его высшими ценностями были 
повиновение и упорядоченное функционирование организации. Он транспортировал 
евреев так же, как транспортировал уголь. Он едва ли воспринимал, что речь в 
данном случае идет о живых существах. Поэтому вопрос, ненавидел ли он свои 
жертвы, не имеет значения»2.
     
     История свидетельствует, что многие государства, преследуя политические 
цели, применяют репрессии и пытки. Они готовят людей (солдат, полицейских, 
«омоновцев», «национальных гвардейцев» и т.д.), уставная роль которых 
предполагает следование, иногда слепое, приказам, способным, как они сами знают,
 причинять боль и страдание другим людям. Они это делают, не особенно обращая 
внимание на переживания других. Почему они так поступают? Немногочисленные 
исследователи (Д. Гибсон и др.) считают, что, если предрасположенный к 
исполнению приказов человек попадает в ситуацию необходимости совершить 
жестокий поступок, эмпатия снижается тренировкой. Именно поэтому кажущиеся 
нормальными люди способны на зверства по приказу. Более того, некоторые 
«положительные» личностные характеристики — боязливость и добродетельность — 
упрощает обучение, возбуждая агрессию и убеждение в своем превосходстве.
  Разумеется, виновники чужих страданий часто испытывали психологическое 
напряжение, особенно если совершали свои действия в контакте с жертвами. 
Некоторые затем часто заболевали психически3 
     Довольно своеобразны переживания у хирургов. В экстремальных условиях они 
могут вообще утратить эмпатию.
      
      В майские дни 1999 г. хирург в Приштине (Югославия), проводя журналиста 
по палатам клиники, комментировал: «Серб. Девятнадцать лет. Рядовой ЮНА. 
Тяжелое ранение. В коме...»
      «Албанец. Сорок лет. Бизнесмен. Пострадал от взрыва. Ранение брюшной 
полости. Второй день не приходит в сознание...»
      Ничего не выражающее, кроме предельной усталости, лицо. Ровный, начисто 
лишенный эмоций голос. Неужели к смерти можно настолько привыкнуть? Я очень 
хотел спросить об этом югославского доктора, но тот, опережая мои вопросы, 
обронил фразу, которая многое прояснила:
      - Мы делаем все возможное, но смерть часто оказывается сильнее. В Косово 
все только начинается. Смертей здесь будет еще много...
      В сказанном не было ни фатальной безысходности, ни леденящего ужаса. Было 
лишь свое профессиональное понимание того, что подразумевается под емким словом 
«война»1.
      
     Если общество стремится к уменьшению страданий и сочувствию к боли и 
переживаниям, то перед конфликтологом возникает вопрос: как обучать солдат,