Мужик уехал, а баба за воротами ждет. Вот собачка:
– Тяф, тяф, тяф! Хозяйкина дочь едет – в кузове костьми гремит, а старик на 
пустом возу сидит.
– Врешь ты, шавчонка! Моя дочь стада гонит и возы везет.
Глядь – старик у ворот жене кузов подает; баба кузовок открыла, глянула на 
косточки и завыла, да так разозлилась, что с горя и злости на другой же день 
умерла; а старик с дочкою хорошо свой век доживал и знатного зятя к себе в дом 
примал.



Крошечка-Хаврошечка

Вы знаете, что есть на свете люди и хорошие, есть и похуже, есть и такие, 
которые бога не боятся, своего брата не стыдятся: к таким-то и попала 
Крошечка-Хаврошечка. Осталась она сиротой маленькой; взяли ее эти люди, 
выкормили и на свет божий не пустили, над работою каждый день занудили, 
заморили; она и подает, и прибирает, и за всех и за все отвечает.
А были у ее хозяйки три дочери большие. Старшая звалась Одноглазка, средняя – 
Двуглазка, а меньшая – Триглазка; но они только и знали у ворот сидеть, на 
улицу глядеть, а Крошечка-Хаврошечка на них работа?ла, их обшивала, для них и 
пряла и ткала, а слова доброго никогда не слыхала. Вот то-то и больно – ткнуть 
да толкнуть есть кому, а приветить да приохотить нет никого!
Выйдет, бывало, Крошечка-Хаврошечка в поле, обнимет свою рябую корову, ляжет к 
ней на шейку и рассказывает, как ей тяжко жить-поживать:
– Коровушка-матушка! Меня бьют, журят, хлеба не дают, плакать не велят. К 
завтрему дали пять пудов напрясть, наткать, побелить, в трубы покатать.
А коровушка ей в ответ:
– Красная де?вица! Влезь ко мне в одно ушко, а в другое вылезь – все будет 
сработано.
Так и сбывалось. Вылезет красная де?вица из ушка – все готово: и наткано, и 
побелено, и покатано.
Отнесет к мачехе; та поглядит, покряхтит, спрячет в сундук, а ей еще больше 
работы задаст. Хаврошечка опять придет к коровушке, в одно ушко влезет, в 
другое вылезет и готовенькое возьмет принесет.
Дивится старуха, зовет Одноглазку:
– Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая! Доглядись, кто сироте помогает: и ткет, 
и прядет, и в трубы катает?
Пошла с сиротой Одноглазка в лес, пошла с нею в поле; забыла матушкино 
приказанье, распеклась на солнышке, разлеглась на травушке; а Хаврошечка 
приговаривает:
– Спи, глазок, спи, глазок!
Глазок заснул; пока Одноглазка спала, коровушка и наткала и побелила. Ничего 
мачеха не дозналась, послала Двуглазку. Эта тоже на солнышке распеклась и на 
травушке разлеглась, матернино приказанье забыла и глазки смежила; а Хаврошечка 
баюкает:
– Спи, глазок, спи, другой!
Коровушка наткала, побелила, в трубы покатала; а Двуглазка все еще спала.
Старуха рассердилась, на третий день послала Триглазку, а сироте еще больше 
работы дала. И Триглазка, как ее старшие сестры, попрыгала-попрыгала и на 
травушку пала. Хаврошечка поет:
– Спи, глазок, спи, другой! – а об третьем забыла.
Два глаза заснули, а третий глядит и все видит, все – как красная девица в одно 
ушко влезла, в другое вылезла и готовые холсты подобрала. Все, что видела, 
Триглазка матери рассказала; старуха обрадовалась, на другой же день пришла к 
мужу:
– Режь рябую корову!
Старик так, сяк:
– Что ты, жена, в уме ли? Корова молодая, хорошая!
– Режь, да и только!
Наточил ножик...
Побежала Хаврошечка к коровушке:
– Коровушка-матушка! Тебя хотят резать.
– А ты, красная девица, не ешь моего мяса; косточки мои собери, в платочек 
завяжи, в саду их рассади и никогда меня не забывай, каждое утро водою их 
поливай.
Хаврошечка все сделала, что коровушка завещала: голодом голодала, мяса ее в рот 
не брала, косточки каждый день в саду поливала, и выросла из них яблонька, да 
какая – боже мой! Яблочки на ней висят наливные, листвицы шумят золотые, 
веточки гнутся серебряные; кто ни едет мимо – останавливается, кто проходит 
близко – тот заглядывается.
Случилось раз – девушки гуляли по? саду; на ту пору ехал по? полю барин – 
богатый, кудреватый, молоденький. Увидел яблочки, затрогал девушек:
– Девицы-красавицы! – говорит он. – Которая из вас мне яблочко поднесет, та за 
меня замуж пойдет.
И бросились три сестры одна перед другой к яблоньке. А яблочки-то висели низко, 
под руками были, а то вдруг поднялись высоко-высоко, далеко над головами стали. 
Сестры хотели их сбить – листья глаза засыпают, хотели сорвать – сучья косы 
расплетают; как ни бились, ни метались – ручки изодрали, а достать не могли.
Подошла Хаврошечка, и веточки приклонились, и яблочки опустились. Барин на ней