вел себя честно, потому и начальство его знало. Отпросился он раз с корабля 
походить по городу, надел свой парусинник и пошел в трактир; сел за стол и 
потребовал себе и вина и закусок: ест, пьет, прохлаждается! Уж рублей на десять 
забрал, а все не унимается: то того, то другого спрашивает.
– Послушай, служба, – говорит ему половой, – забираешь ты много, а есть ли у 
тебя чем рассчитаться?
– Эх, братец, о деньгах, что ли, сумневаешься? Да у меня денег куры не клюют.
Тотчас вынул из кармана золотой, бросил на стол и говорит:
– На, получай!
Половой взял золотой, высчитал все, как следует, и приносит сдачу; а матрос 
ему:
– Что там за сдача, братец! Возьми себе на водку.
На другой день опять отпросился матрос, зашел в тот же трактир и прогулял еще 
золотой; на третий день тоже, и стал он ходить туда, почитай, каждый день и все 
платит золотыми, а сдачи не берет, дарит половому на водку. Стал замечать за 
ним сам трактирщик, и пришло ему в сумнение: «Что бы это значило? Матросишка – 
так себе, а поди как сорит деньгами! Полную шкатулку золота натаскал!.. 
Жалованье мне ихнее известно, небось – не раскутишься! Верно, он где ни на есть 
казну обобрал; надо начальству про то донести; не ровен час – еще в такую беду 
попадешь, что после и не разделаешься, а пожалуй, и в Сибирь угодишь».
Вот и доложил трактирщик офицеру, а тот довел до самого генерала. Генерал 
потребовал к себе матроса.
– Признавайся, – говорит, – по совести, отколь золото брал?
– Да этого золота во всякой помойной яме много!
– Что ты врешь?
– Никак нет, ваше превосходительство! Не я вру, а трактирщик; пусть покажет он 
то золото, что от меня получил.
Сейчас принесли шкатулку, открыли, а она полнехонька костяшек.
– Как же, братец; ты платил золотом, а очутились костяшки? Покажи, как ты 
сделал это?
– Ах, ваше превосходительство! Ведь нам смерть приходит...
Глядят, а в окна и в двери так вода и хлынула; все выше да выше, уж под горло 
подступает.
– Господи! Что же теперь делать? Куда деваться? – спрашивает с испугу генерал.
А матрос в ответ:
– Коли не хотите тонуть, ваше превосходительство, так полезайте за мною в трубу.

Вот и полезли, взобрались на крышу, стоят и смотрят во все стороны: целый город 
затопило! Такое наводнение, что в низких местах совсем домов не видать; а вода 
прибывает да прибывает.
– Ну, братец, – говорит генерал, – верно, и нам с тобой не уцелеть!
– Не знаю; что будет – то будет!
«Смерть моя приходит!» – думает генерал, стоит сам не свой да богу молится.
Вдруг откуда не? взялся – плывет мимо ялик, зацепился за крышу и остановился на 
том месте.
– Ваше превосходительство, – говорит матрос, – садитесь скорее в ялик, да 
поплывем; может, и уцелеем, авось вода сбудет.
Сели оба в ялик, и понесло их ветром по воде; день плывут и другой плывут, а на 
третий стала вода сбывать, и так скоро – куда только она делась? Кругом сухо 
стало; вышли они из ялика, спросили у добрых людей, как слывет та сторона и 
далеко ль занесло их? А занесло-то их за тридевять земель, в тридесятое 
царство; народ все чужой, незнаемый. Как тут быть, как попасть в свою землю? 
Денег при себе ни гроша не имеют, подняться не на что. Матрос говорит:
– Надо наняться в работники да зашибить деньжонок; без того и думать нечего – 
домой не воротишься.
– Хорошо тебе, братец! Ты давно к работе привычен; а мне каково? Сам знаешь, 
что я генерал, работать не умею.
– Ничего, я такую работу найду, что и уменья не надо.
Побрели в деревню и стали в пастухи наниматься; общество? согласилось и 
порядило их на целое лето: матрос пошел за старшего пастуха, а генерал за 
подпаска. Так-таки до самой осени и пасли они деревенскую скотину; после того 
собрали с мужиков деньги и стали делиться.
Матрос разделил деньги поровну: сколько себе, столько и генералу. Вот генерал 
видит, что матрос равняет его с собою, стал на это обижаться и говорит:
– Что ж ты меня с собою равняешь? Ведь я – генерал, а ты – все-таки простой 
матрос!
– Как бы не так! Мне бы разделить на трое: две части себе взять, а с вас и 
одной довольно: ведь я настоящим пастухом был, а вы – подпаском.
Генерал осерчал и принялся всячески ругать матроса; а матрос крепился, крепился,
 размахнул рукой, как толкнет его в бок:
– Очнитесь, ваше превосходительство!
Генерал очнулся, смотрит – все по-старому; как был в своей комнате, так и не 
выходил из ней! Не захотел он больше судить матроса, отпустил его от себя; так 
трактирщик ни при чем и остался.



Дока на доку

Пришел солдат в деревню и просится ночевать к мужику.