Те же нянюшки, те же мамушки были с царевной, опять украли ее настоящего 
ребенка с солнцем во лбу и подложили щенка.
Иван-царевич заболел с горя-печали; много он любил царевну, но еще больше 
хотелось ему поглядеть на хорошее детище. Начал ожидать третьего.
В третий раз ему показали простого ребенка, без звезд и месяца. Иван-царевич не 
стерпел, отказался от жены, приказал ее судить.
Собралися, съехалися люди старшие – нет числа! Судят-рядят, 
придумывают-пригадывают, и придумали: царевне отрубить голову.
– Нет, – сказал главный судья, – слушайте меня или нет, а моя вот речь: 
выколоть ей глаза, засмолить с ребенком в бочке и пустить на море; виновата – 
потонет, права? – выплывет.
Речь полюбилась, выкололи царевне глаза, засмолили вместе с ребенком в бочку и 
бросили в море.
А Иван-царевич женился на ее старшей сестре, на той самой, что детей его 
покрала да спрятала в отцовском саду в зеленой беседке.
Там мальчики росли-подрастали, родимой матушки не видали, не знали; а она, 
горемычная, плавала по? морю по океану с подкидышком, и рос этот подкидышек не 
по дням, а по часам; скоро пришел в смысл, стал разумен и говорит:
– Сударыня-матушка! Когда б, по моему прошенью, по щучью веленью, по божью 
благословенью, мы пристали к берегу!
Бочка остановилась.
– Сударыня-матушка, когда б, по моему прошенью, по щучью веленью, по божью 
благословенью, наша бочка лопнула!
Только он молвил, бочка развалилась надвое, и он с матерью вышли на? берег.
– Сударыня-матушка! Какое веселое, славное место; жаль, что ты не видишь ни 
солнца, ни неба, ни травки-муравки. По моему прошенью, по щучью веленью, по 
божью благословенью, когда б здесь явилась банька!
Ту ж минуту как из земли выросла баня: двери сами растворились, печи затопились,
 и вода закипела. Вошли, взял он веничек и стал теплою водою промывать больные 
глаза матери.
– По моему прошенью, по щучью веленью, по божью благословенью, когда б моя 
матушка проглянула.
– Сынок! Я вижу, вижу, глаза открылись!
– По моему прошенью, по щучью веленью, по божью благословенью, когда б, 
сударыня-матушка, твоего батюшки дворец да к нам перешел и с садом, и с твоими 
детками.
Откуда ни взялся дворец, перед дворцом раскинулся сад, в саду на веточках 
птички поют, посреди беседка стоит, в беседке три братца живут.
Мальчик-подкидышек побежал к ним. Вошел, видит – накрыт стол, на столе три 
прибора.
Возвратился он поскорее домой и говорит:
– Дорогая сударыня-матушка! Испеки ты мне три лепешечки на своем молоке.
Мать послушала. Понес он три лепешечки, разложил на три тарелочки, а сам 
спрятался в уголок и ожидает: кто придет?
Вдруг комната осветилась – вошли три брата с солнцем, с месяцем, с звездами; 
сели за стол, отведали лепешек и узнали родимой матери молоко.
– Кто нам принес эти лепешечки? Если б он показался и рассказал нам об нашей 
матушке, мы б его зацеловали, замиловали и в братья к себе приняли.
Мальчик вышел и повел их к матери.
Тут они обнимались, целовались и плакали. Хорошо им стало жить, было чем и 
добрых людей угостить.
Один раз шли мимо нищие старцы; их зазвали, накормили, напоили и с хлебом-солью 
отпустили. Случилось: те же старцы проходили мимо дворца Ивана-царевича; он 
стоял па крыльце и начал их спрашивать:
– Нищие старцы! Где вы были-пробывали, что видели-повидали?
– А мы там были-пробывали, то видели-повидали: где прежде был мох да болото, 
пень да колода, там теперь дворец – ни в сказке сказать, ни пером написать, там 
сад – во всем царстве не сыскать, там люди – в белом свете не видать! Там мы 
были-пробывали, три родных братца нас угощали: во лбу у них солнце, на затылке 
месяц, по бокам часты звезды, и живет с ними и любуется на них мать-царевна 
прекрасная.
Выслушал Иван-царевич и задумался... кольнуло его в грудь, забилося сердце; 
снял он свой верный меч, взял меткую стрелу, оседлал ретивого коня и, не сказав 
жене «прощай!», полетел во дворец – что ни в сказке сказать, ни пером написать.
Очутился там, глянул на детей, глянул на жену – узнал и не вспомнился от 
радости – душа просветлела!
В это время я там была, мед-вино пила, все видела, всем было очень весело, 
горько только одной старшей сестре, которую так же засмолили в бочку, так же 
бросили в море, но не так ее бог хранил: она тут же канула на дно, и след 
пропал!



Золотой башмачок

Жил-был старик со старухой. У старика, у старухи было две дочери. Старик 
однажды поехал на посад и купил там одной сестре рыбку и другой тоже рыбку. 
Старшая скушала свою рыбку, а младшая пошла на колодец и говорит:
– Матушка рыбка! Скушать ли тебя или нет?
– Не кушай меня, – говорит рыбка, – а пусти в воду; я тебе пригожусь.